– Доброе утро… ничего себе! – я подсела рядом с Оскаром и нетерпеливо заглянула ему через плечо. – Иногда мне кажется, что ты меня слишком любишь. В жизни я не такая милашка.
– Конечно, до Шейна нам всем далеко, – притворно вздохнул Оскар, без энтузиазма потерев зеленый след от маркера на запястье. – Но ты именно такая милашка, как я изобразил. Как тебе?
Судя по тому, насколько увиденное мне понравилось, не особо сверялся с оригиналом. Нарисованная Клара смотрела пронзительно и тревожно, словно ее что-то пугало. Оскар проделал отличную работу, и даже мой правый глаз, испорченный частичной гетерохромией – осколком зелени в карей радужке, – в кои-то веки показался мне изюминкой, а не нелепостью.
– Можно я посмотрю остальные рисунки?
Оскар кивнул и, встав из-за стола, пошел к кофеварке. Я заняла его место и перевернула страницу.
Я считала, что один художник не был способен проигнорировать красоту Шейна. Конечно же, и Оскар не устоял. Нарисованный Шейн сидел на ступенях Особняка с сигаретой во рту – рука приглаживает волосы, от тлеющего кончика сигареты по коже разбегаются оранжевые рефлексы, воплощение драмы и красоты. Шейн был похож сразу на обоих скандальных Люциферов, созданных братьями Гифс для собора Святого Павла. Тех самых, которые были непозволительно горячи для храма господнего и своим видом словно призывали прихожан пересмотреть свои верования.
На следующей странице блокнота меня ждали руки Женевьевы, держащие кружку. Выпирающие косточки и идеальной формы ногти. Дальше – великолепный профиль Анджелы. Утрированно зловещее лицо Джозефа в тенях. Грязный набросок, на котором, тем не менее, четко проступал Карлов мост.
– Ты очень талантлив, – выдохнула я, листая блокнот, и очередная зарисовка заставила меня недоуменно замереть над ней.
Это был быстрый скетч, сделанный черной ручкой. Я не знала изображенного на нем человека. Нос с легкой горбинкой и резко очерченными ноздрями, опущенные вниз уголки тонких губ, упрямый подбородок. Глаз видно не было – частично их скрывали растрепанные волосы. Частично Оскар решил их не прорисовывать.
– Кто это? – спросила я, поднимая взгляд на Оскара. – Образ из головы?
– Нет, – качнул головой он, забирая альбом. – Увидел его у нас в саду как-то утром.
По какой-то причине услышанное взволновало меня сильнее, чем должно было. Я удивилась собственным чувствам. В Особняке часто бывали незнакомцы. Личные водители Анджелы. Мастера, менявшие устаревшую проводку. Сотрудники клининговой службы. Доставщики еды. Один раз я видела девушку с ярко-красным каре – и приняла ее за нового курьера, – но больше она не появлялась. Я скомкано попрощалась с Оскаром и вышла из Особняка в смятении.
Никакого слепого дождя на улице, на траве ни росинки – странное окно в моей комнате могло обманывать сколько угодно. Порывы апрельского ветра