Утром Салыч сдал тюремную одежду на складе, получил свою. Потом он зашёл в кабинет к начальнику, забрал паспорт и бумаги об освобождении. В кассе получил деньги. Несколько часов ехал через лес. Когда он сошёл на автобусной станции в райцентре, солнце стояло в зените. Это был небольшой глухой городок, застроенный при царе горохе и обнесённый при Сталине быстро почерневшими от воды бараками в два этажа. На дорогах никого не было. Тут и там во дворах сушилось бельё на верёвках, возле помоек стайками бродили псы и курицы, иногда попадались гуси.
Держалась невероятная духота. Салыч снял куртку, расстегнул пуговицы на рубашке, достал блокнот с адресом. Отслеживая номера домов, пошёл вдоль улицы, пока не заметил припаркованную в бурьяне «буханку». Её он и искал. Салыч щёлкнул языком, как привык это делать за время отсидки, поправил рубаху и скрылся в подъезде. Ему открыл толстый свиноглазый мужик с голым волосатым животом. Салыч протянул руку:
– День добрый! Я это – по поводу довезти. Там предупредить должны были…
Пузан сделал непонимающее лицо, поздоровался:
– Коля. Привет.
– Салыч – назвался Салыч.
– А… ну-да – пробубнил толстяк – К сектантам, пра-льно?.. Пятихатка.
Салыч кивнул и начал спускаться вниз:
– Ну давай, я внизу подожду…
«Буханка» упрямо шла через лес. Полузаросшая ухабистая дорога петляла вправо и влево, вверх и вниз, превращалась то в сплошной песчаный откос, то в лесной ручей. Ехали долго. Салыч спросил:
– Маленькая деревня—то?
– Увидишь.
– Часто, что ли, мотаешься к ним?
– Да ну не часто… Я инструмент в основном вожу. Там, продукты какие… по мелочи.
– А платят чем?
Пузан прикрыл один глаз от неудовольствия, бросил косой взгляд:
– Дх-хеньгами – чем!.. Они какой-то бальзам на травах делают… Я в Москве десять флаконов за сотню сдаю. Так что деньги у них есть.
– Пенсии, письма тоже ты возишь?
– Они пенсии не получают никто.
– Как это?
– А вот так. Да счас приедем уже. Сам всё увидишь.
Ехали через поле. Солнце скатывалось к лесу, у горизонта над озером громыхала гроза – прошла стороной. Близился вечер. Вдалеке за невысоким кустарником уже вырисовывались крыши домов, когда, не доехав трёхсот метров, толстяк остановил машину у обочины и несколько раз продолжительно просигналил. Потом он приоткрыл дверь, закурил и откинулся в кресле.
– Всё! Приехали!
Салыч высунулся из окна, вгляделся. Издалека нёсся чуть слышный голос, бормотавший что-то очень похожее на проповедь.
– Гонишь что ли? Давай до конца-то довези…
– Нельзя.
– Почему н-нельзя?
– А это, вон, у них спроси – почему…
Возле зарослей тем временем началось какое-то мельтешение. На дорогу вышла женщина в длиннополом сером сарафане и, улыбаясь, засеменила навстречу машине, а позади,