– Павлик с тобой говорил? – спросил парень-качок, копаясь в соседнем шкафчике.
– А что? – Бой внутренне подобрался: мало ли, чего ожидать от этой горы мышц.
– Да ниче, – ответил качок. – Он ваще-то только с новенькими и разговаривает. Почешет языком, а потом ни гу-гу. Пока следующий новенький не появится. Конкретно кукухой поехал.
– Давно он тут? – понизив голос, спросил Бой.
– Ваще-то да. Типа год.
«Год!» – ударило в голову. Почему так долго? Неужели воскрешение занимает настолько много времени? Или нет никакой технологии и добровольцев просто разводят? Думать об этом не хотелось.
– А ты тут сколько? – спросил Бой.
Он опасался услышать какую-нибудь нереальную цифру, но качок сказал:
– Три недели ваще-то.
Это тоже казалось немалым сроком, но по сравнению с пятьюдесятью двумя неделями, конечно, ерунда.
– Меня зовут Бой. – Бой протянул руку, и качок пожал ее. На удивление вяло.
– Зож, – прозвучало в ответ.
– В смысле?
Качок фыркнул.
– А «Бой» – это ваще-то в каком смысле?
– Ясно. – Бой коротко ухмыльнулся и подумал: «Ваще-то тебе больше подошла бы кличка Ващето». – Значит, Зож. Будем знакомы.
Они быстро переоделись и пошли в зал.
Большое прямоугольное помещение удивило Боя отсутствием привычных деталей: не было разметки на полу, баскетбольных колец, скамеек. Справа высилась шведская стенка, напоминающая обглоданные ребра, – даже цвет у нее был костяной, бело-желтый. В конце зала чернели беговые дорожки, выстроенные в ряд, и штанга с тремя блинами. Слева лежали маты. На них, широко раздвинув ноги, в одиночестве сидел толстяк.
Зож, топая рядом с Боем, кивал на добровольцев и просвещал:
– Ну, Павлика ты знаешь. Жиробас – это Вано. Он мутный ваще-то, так что я с ним не того, не общаюсь. Прыщавый – Эдос. Мы в одной комнате живем. Нормас пацан. Вон тот, с зеленой рожей, Щи. Я фиг знаю, как его на самом деле звать. Тоже какой-то мутный. Не жрет ни фига, а если пожрет – блюет. Эдос говорит, это болезнь такая, а я думаю, просто кукуха того. У Щи мамашка моделью была, вот она и приучила его не жрать, а сама от голодовок откинулась. Так, кто тут у нас еще? Этот, с кровавыми какахами на башке, Григор. – Зож покривился и, прямо как сварливая бабка у подъезда, заявил: – Стопудово, наркоман конченый.
«Толерантность детектед», – с иронией отметил Бой. Впрочем, он сам часто судил о людях по внешности – знал за собой такой грешок. В его классе, да и во всей школе, существовало четкое разделение: крутые пацаны с татуировками-пирсингами, вылизанные тиктокеры-инстаграммщики и обычные ребята. Бой и Темыч попадали в последнюю категорию, но с небольшим уточнением: обычные-ребята-которые-могут-навалять. Представители разных категорий никогда не оказывались в одной компании. Разве что на сцене актового зала во время «А ну-ка, мальчики».
– Ну, вроде про всех сказал, – резюмировал