– Это не вы предмет слежки, – вздохнул Василий Васильевич, пропустив мимо ушей атеистическую шпильку, – а вся наша троица. Карандашик-то – теософский. Ладно, поедемте в гостиницу.
– А может, ко мне, на Арбат? – предложил Бугаев. – Любезный, на угол Арбата и Денежного переулка, к «профессорскому» дому!.. Мама нас чаем с бисквитами угостит.
Розанов поморщился:
– Не нужно. Вводить новых персонажей…
– Не понимаю вас.
– Представьте, о нас книгу пишут. Вот мы в середине истории, а мы, надеюсь, в серёдке, ибо не хочется возиться с Минцловой ещё месяц. И вдруг – появляется новый персонаж. Ни к селу ни к городу. Зачем нам такие осложнения?
– Почему это мама – новый персонаж? Я знаком с ней тридцать лет без малого!
– Ах, Боря, как вы порой утомительны! Любезный, в «Эдельвейс палас»!
Экипаж тронулся.
Улицы становились уже, безлюднее, а лошади ступали всё медленней. Поводья провисли, а кучер уронил голову к груди. Розанов заметил:
– Наши пререкания запутали извощика. Эй, любезный!.. Не слышит.
Меньшевик, подняв брови, в упор посмотрел на философа:
– Василий Василич, помните, давеча попрекали меня, дескать, я хватку подпольщика потерял? Так вот, она при мне.
Розанов метнул быстрый взгляд в спину извощика, перехватил трость посередине.
– Вы так полагаете?
– Я уверен!
Вольский медленно завёл руку под борт пиджака, а когда вынул, четыре пальца были закованы металлической дугой с четырёхгранными шишечками.
Прислушивавшийся к разговору Боря перевёл взгляд с одного своего спутника на другого, с кастета на трость, и, наконец, уставился в спину кучера. Вскочил и затрясся, как тоненькая берёза под вихрями, всплёскивая руками и визжа:
– Надо было взять мотор!..
Тут уже сдали нервы у Василия Васильевича – он принялся охаживать тростью спину предателя:
– Готтентот! Негодяй! Ах ты, тётка! Варнак! Кому говорят, доставь в «Эдельвейс палас»!
Мужик дёрнул поводья, хотел было соскочить с облучка, но Вольский усадил его на место тычком кастета в печень. Кучер кинулся в другую сторону и повис на трости Розанова.
Из подворотни возникла Анна Рудольфовна собственной персоной. Это была не та нервная петербургская Минцлова, которую соратники повидали в логове сектантов. Новая Минцлова излучала уверенность.
Убедившись, что сбежать не получится, извощик сделал то, что от него и требовалось – стегнул лошадей поводьями. Однако экипаж не тронулся с места. Минцлова сжимала заднюю ось обеими ладонями и пыталась то ли приподнять, то ли опрокинуть экипаж. Отвращаясь смотреть на неё, Боря поднял «верх» и тут же боязливо заглянул в целлулоидный иллюминатор, врезанный в заднюю стенку. Теософка, взревев, смахнула складчатую крышу на мостовую и снова вцепилась в ось.
Розанов неистовствовал:
– Поясница стреляет?