Впрочем, расходовать на это время не было никакой возможности. Собрались на вокзал. Бугаева усадили в пролётку посередине.
Ехали по Лиговке, когда философ нарушил молчание:
– Я внутри сознания постоянно слушаю райские напевы.
– И что, не мешает? – с живостью спросил Вольский.
– Напротив! Мысли как кристаллические иголочки. Умственная свежесть, хоть бы и полночь. Голова почти никогда не бывает больной. Да я же писал где-то в «Листве» про себя! А как вам наблюдение: когда Минцлова витийствовала, моя музыка сфер усилилась, заглушая пагубные речи.
– Потрясающе!
Василий Васильевич поспешил умалить себя, не расслышав скепсиса в реплике меньшевика и приняв её за подлинный римский сестерций:
– Есть таланты много более удивительные. К примеру, «слёзный дар», описанный Достоевским.
– Это когда без слёз не взглянешь? – невозмутимо поинтересовался Бугаев.
– По сути точно, а по тону – издевательство.
Розанов поджал губы.
Прервав затягивающееся молчание, Вольский спросил:
– Откуда оно у вас?
– От Бога, Коленька, – смиренно ответил Розанов.
Вольский начал:
– Я как материалист…
Не дожидаясь атеистического извода, Розанов поспешил сказать:
– У меня – ангельские хоралы, Николай Владиславович – материалист и потому для атак Минцловой непробиваем, а вы, Боринька, как выстояли?
– Я тоже в некотором роде обладаю даром убеждения, – гыгыкнул Боря.
– Заговаривания, – поправил Вольский. – Своеобразный гипноз.
– Господа, это совсем не сложно. Я лишь повествую о своей жизни, а слушателям становится плохо. Видали тюремщика, сникшего от моих рассказов? – напомнил Бугаев.
– Эк нам повезло, что встретились такие, не обделённые талантами, – подвёл итог Розанов.
Мелькали экипажи, вокзал ждал впереди.
– Вам не кажется, что с окружающим нас миром что-то недоброе происходит? – прищурился Василий Васильевич. Вольский помотал головой. – Посмотрите внимательно по сторонам.
Вдоль стен крались какие-то захожие косматые чухонцы с несообразными узлами. Чудилось: из домовых приямков вытаращили глазки-бусинки страшные подвальные водоплавающие крысы, целят зубами в жилку на шее. В пространство изливался отталкивающего оттенка воздух, будто по забитому пылью воздуховоду из комнаты, в которой взбесилась спиритическая доска.
– Мир как будто обезумливается, – горячо зашептал Розанов. – Культисты, бродяги, попрошаи – всякая ракла повылазила на свет Божий.
– А по мне так всё как всегда, – сказал Боря, чистя ногти.
– Минцлова чинит препятствия.
– Эвон как забегали, тараканы! – кивнул Вольский на городового. – В молодости бывало: на тройке подлетишь к городовому, сгрузишь ему на плечи упакованный в бумагу огромный шар – тыкву приволжскую. Лошадей хлестнёшь и с криком истошным: «Бомба!» улепетываешь.