– Ты что, сопляк, понять отказываешься? Хочешь сказать, ты не ввалишь нас при первом же случае? У тебя на лбу написано, что ты фуфло слабохарктерный.
– Рот закрой. По крайней мере, я побольше тебя в деле, и пока что никаких нареканий со стороны его величества общества.
В ответ визгливая голосина уже собралась было брызнуть матом, как трубку перехватили.
– Вы, две пташки-несушки, не выставляйте напоказ свои яйца. Вы же знаете, как в нашей стране любят наушничать. Ча-ча-чайники.
«Борзая тварь, грошевая подружка. Два сапога пара. Разъярила диванного орка. Накрылись все мои планы медным тазом и обернулись истощением».
– Слушай, братан. Третий день толком ничего не ем. На мели. Может, подкинешь деньжат на майонез и булку. И я твой старый должок забуду.
Интуитивно Гуес понял, что последняя фраза была лишней. Но Минога никогда не делил куш поровну, а осыпал крохам своих подельников, словно рисом на свадьбе молодоженов. Этот человек силился подстроить мир под себя. Вообще фраза под себя «под себя» характеризовала его целиком и полностью.
– Какой должок, а? Какой должок, м? Ты мне по гроб должен. Я тебя поднял вместо твоего папаши, забыл?
К вкрадчивому голосу подмешалось визгливое вяканье.
– Я тоже весь день не жравши, братан, – продолжал Минога. – Если ты прямо сильно хочешь хавать, да, сгоняй мне в магаз за пельмешками, а на сдачу тяпни себе мороженку. Как тебе вариант, а?
– Не, братан, пусть твоя подруга тебе за пельменями бегает. Если на то пошло, я лучше вынесу полприлавка.
– Ты тупой, я не понял? Я ж сказал: о важном по телефону ни-ни. А так, молодчик. Я тебе помог понять, что твоя проблема не так серьезна, чтобы занимать кэш и тупостью тревожить старших, да? Ну, бывай. Наберу при случае.
– Гребаный мудак, – вспылил Гуес, прервав разговор и швырнув айфон к спинке кресла. И в какой подворотне он отыскивает себе таких шмар? С ней быть вежливым, что к поросенку ластится. Впрочем, приготовь того как следует, я бы сейчас к нему не то чтобы ластился – приник, словно к роднику, устами алыми.
Вскочив, Гуес подошел к шкафу, надел поношенный пуховик и, прыгнув на выходе в угловатые полукожаные ботинки с подкладкой, похожие на дезерты, полукругом направился в холл, скользнув взглядом по двери Эллы. Идя по коридору мимо санузла с кафельным полом, таким же мутным, как побелка над двумя слитыми умывальниками, душевой и нужником, расположенными параллельно, он вспомнил одну сцену из детства.
Возвращаясь навеселе домой с гулянки, он точно так же искоса посмотрел в сторону умывальников и, помимо всего прочего, узрел там ссутуленую Донару Васильевну, ныне вторую соседку. В тапочках и халате, закинувшую ногу на ногу, что сплелись подобно древесным корням, она затянулась не смотря на него, выпустила уголком рта дым и сказала непритязательно:
– Как