В этот раз Гуес забил себе совсем немного, чтобы не разгуляться на сон грядущий. Парная тучка расплылась перистыми облаками на фоне красочной телевизионной подсветки; Гуес растянулся на кресле не раздеваясь и повернулся на бок, глядя на экран айфона, откуда на него с взаимной симпатией глядели лисьи глаза Эллы.
Через какое-то время в окне забрезжил свет. Елейная кипучая магма небосклона – малиновое варенье – надавила на стекло, обвивалась вокруг шеи пунцовым шарфом, распыляя резкий приторный вкус, который бы пришелся по сердцу всякому парфюмеру-сладкоежке. К счастью, юноша, что курил свой RICHMOND с шоколадным вкусом где-то на лестничной площадке, был одним из них. На спине его висел светлый ранец со значками мультяшек, оттеняя бордовую рубашку с высоким воротом и запонками в виде обнаженной Джессики Реббит11. Схожего с рубашкой оттенка сидели на нем джинсы с коричневыми заплатками. Обуви же на нем не было… Босыми ступнями он попирал холодный, щербатый, грязный, как проходная, бетонный пол. Ему на лоб свешивались локонами каштановые волосы, а на его глазах прозрачней горных родников застыли слезы, в которых остро посвечивал полуночный зимний месяц. Слезы эти застыли угольными пузырьками, капельками туши, в которых отразилась ни дать ни взять боль мирового масштаба. Касанием извне мертвый пейзаж снизу подбирался к раме окна, карабкаясь черными загребущими ручищами по дрожащим шероховатым каменным блокам, словно сообща подставившим спины. Постепенного прозрачная гладь стекла начала сужаться, заливаясь теменью, пока не превратилась в еще одну монолитную стену.
Где-то внизу раздался лютый лай и треск разбитой бутылки – видимо, соска пёсе не приглянулась. Лапа моя, лапа, носа моя, носа, на-ка осколком в шею – только заткнись, пёса12. А ведь кто-то пожертвовал… Н-да, таких обходительных болванов здесь хоть отбавляй. Всяк с превеликой благодарностью и бескорыстно готов подсадить ближнего своего в мир иной. Легко быть бескорыстным, когда твоя ослиная благодетельность порождает лишь черную благодарность. Безвозмездное членовредительство! Благодарю вас, любезнейший, – судя по свету в конце тоннеля, в первый и последний раз.
«О Мадонна!