– Я не писательница, я Беатрикс Керадрё. Я не разрешаю меня мучить. …Слышишь, Господи? Вовсе я не хочу быть гением, я записываю сценки, потому что мне это весело, вот и всё.
Лусинда – страшным шёпотом, поставив ладони раструбом:
– Главное в человеке – это Дух, дорогая Бэт.
Беатрикс сжала кулачки, старательно и продолжительно завизжала.
После молчания заявила:
– Не желаю больше этого слышать. Если Дух залез в Тело, значит, Тело кое-что стоит. Я не согласна, чтобы Дух Рене спёр у меня его Тело. Мне нужно всё время трогать его со всех сторон и оттого, что его тело тёплое и нежное, твёрдое и умное, я лучше чувствую свой собственный Дух.
Помолчали.
Лусинда, глядя перед собой в одну точку:
– Пойду.
– Небось, опять сексистов в белых пижамках ронять будешь?
– Жалко, Александра не разрешает мне Жоэля записать.
– Эх, Лусик. А ведь лучше бы Тео тебе вот тут оставил лялечку вместо всех твоих шпрехензидойчей, стартёрчиков и приёмников. Ай? Ну, если по серьёзке?
Лусинда – без шуток – быстро поразмышляла на предложенную тему:
– Нет, Бэти. Я бы офонарела, что нельзя туда-сюда бегать.
– Мы очень все разные. – Вздохнула Беатрикс.
– Но все красавицы.
Обменялись понимающими взглядами, причём, Лусинда удалила из-под ресниц малейший признак иронии.
– Чё ты там хучь Лиску всучить намылилась?
– Понимаешь, я ей давно, больше года назад пообещала…
Шепотки.
– Пусть только попробует отказаться.
Ушли, обнявшись, тихонько болтая.
Глава шестая, о том, как исполнились желания Виви
Тишина, солнце.
Виви и Дворничиха вылезли из-за поленницы. Посмотрели друг на дружку. Дворничиха обирала щепочки со своего платья и прихорашивала метлу. Сообщила равнодушным голосом:
– С Брунеточкой я ничего сделать не смогу. С Рыженькой — тож.
– Чёрт возьми! Да почему? – Возмутилась Виви.
Дворничиха показала пальцем:
– Зацепочки нетути. Глазок зелёный, глазок голубой – ищи ветра в поле.
Виви примолкла.
– А вот у Беленькой, у Черноглазенькой есть зацепка.
Виви сжала кулаки, прищурилась:
– Тётка, озолочу.
Дворничиха ответила хладнокровно:
– Уважь, уважь старушонку.
И приступила к делу:
– Ну что ж, государыня моя, надобно нам всё, как положено, на бумажечке прописать и скрепить твоим ахтографом.
– Что за глупости? Это ещё зачем?
– А затем, миленькая, что ежли человек тот от порчи не испортится, а супротив того даже получшеет, порча мигом возвратится обратненько к тому, кто её заказнул. А ты сама-то рассуди, девонька, я-т, бедная, тут с какого боку? Я ль,