– …Трикси, хватит скрежетать зубками, лучше слушай сюда – и ты, большая белокурая тоже, чо залепит тётка Лу. …Да, год назад, вернее, больше, больше …провожая парня в серой тройке, под которой не было ни одного сантиметра кожи, не покрытой моими поцелуями, я, действительно, значилась в картотеке у Господа нашего, она же Книга Жизни, как пугливая крошка, пионерка на тонких ножках в слезающих гольфиках, и моя зеленоглазая душа тянулась и вспархивала вслед уходящей мощной спине, хотя, если совсем честно, я вслед не смотрела – и я учила язык, плача, и путала прошедшее совершенное с будущим неопределённым, а то и другое вместе с дорожным знаком Осторожно! Объезд! Даже отрабатывая приём Тигр прыгнул, я могла впасть в меланхолию, что мои противники неизменно расценивали как особое проявление коварства, а тренер хвалил за творческий подход к приёму. Все эти сексисты, которым меня ставили в пример, злобно ворчали мне в спину, стрела вонзалась мне под лопаточку и долго трепетала и покачивалась там.
В душевой Лусинда плакала. Слёзы катились и докатывались до ключиц.
– Нет, Лисси, врать не буду – дотуда не докатывались. Словом, если обобщать – я была мокрая и моя подушка тоже.
Но проходили одна за другой минуты, полные боли и тоски, они складывались в дни и даже недели. Лу стала спокойнее относиться к тому, что четыре буквы иногда обозначают всего-навсего одну и перестала заливаться слезами при виде перевёрнутого знака вопроса в начале предложения.
Она уже могла довольно твёрдо выговорить амо амикум меум, амас амикум суум, прежде чем комок в горле заставлял её замолчать… Тогда она, помнится, уже научилась определять степень износа ведомого диска сцепления на глаз, а наволочку уже не приходилось вешать по утрам на батарею. Сложнейший приём Мышь и Тигриная Лапа Лу проделывала столь чётко, что сексисты, приготовившиеся к проявлениям коварства, в бешенстве отказывались с ней работать, но говорить гадости больше не решались, а в душевой девушка так торопилась успеть на загородную прогулку с братишкой Рене, что не успевала понять, докуда докатились слёзы, а, может, их и не было, а это всё только горячая, чересчур хлорированная водичка.
В одно прекрасное утро Лу обнаружила, что наволочка совершенно сухая. Она как раз собиралась на танкодром, где ей предстояло сдать зачёт по препятствиям – ров с водой и огневая завеса её не беспокоили, а вот на брёвнах Лу систематически теряла семь-девять секунд. Она по-прежнему теряла, правда, теперь только секунду, но зато могла сказать твёрдо; даже если Теодор Венсан, – Лу мысленно запнулась, – мёртв, она, Лусинда, не умрёт.
Спасибо ему, позаботился, чтобы мне всегда было Весело и Интересно.
– …Если он не вернётся, я знаю, где найти работу.
– Что же это за контора, где требуются девушки с внешностью кинозвезды и умеющие водить трактор на сверхзвуковой скорости? – Удивилась Александра.
– А мышь его знает. Может, и найдётся такая контора, раз есть такая девушка.
Лу