смерти бедняжки. Пустынный осторожно собрал эту маленькую тварь в горсть свою с асфальта, так осторожно берут пойманную бабочку в горсть для того, чтоб внутри себя почувствовать радость детскую. Она внутри ладоневой сферы неуклюже шевелилась, плакала, боялась и по-птичьему, писком, умоляла страдания её прекратить, убив до конца. Он, слыша её умирающий писк, прослезился снова, затем улыбка украсила его хмурое лицо. Птичка всё пела и пела: «Убей же, убей, человек, мне и так конец настал рукотворный от металлического монстра! Убей же, убей! Убей же, убей! Убей же, убей!» Писк без конца доносился изнутри сомкнутых в шарик ладоней. «Не буду я тебя убивать, не стану что-либо тебе злое я делать, не нужно мне быть убийцей, не для того Бог мой и твой меня создал из глины». Он так отвечал небесной твари. И начал Пустынный пасхальную песнь воспевать да и внутрь сомкнутых ладоней вдыхать пасхальный дух Воскресения. Он не думал, почему так поступает, а шёл и шёл, время от времени вдыхая воздух пасхальный. Продолжались эти песнопения и вдыхания внутрь все те 4 километра, расстояние от несчастного случая до около дома его родного. В конце пути у леска остановился он и раскрыл ладони свои широко во всю ту сторону лесную. «Лети! Лети! Лети и запой на все поля широкие песни небесные! Потревожь, потревожь, потревожь радостным пением листву, что вот-вот появится на свет земной! И пусть птицы другие твоё пение продолжат, продолжат!» Он, радостный, сам восклицал, и как будто по-птичьему пел он.
И птичка выпорхнула из разомкнутых ладоней, как взрослый птенец, готовый научиться познавать высоту и смелость полёта стремительного! Крылья ещё неправильно барабанили воздух – твердь пространства ещё не могли нарушить неуклюжие взмахи. Но полёт пришлось прекратить, вцепившись за ветвь кустарника, кустарник шуршал листочками. Ветка чуть качалась от маленького тельца. Пустынный сомкнул глаза, опустив голову. «Ну пожалуйста, пожалуйста!» В лесу тишина, тишина. И слышал он лишь то, как ловила крылышками равновесие птичка, дабы не пасть на землю сырую, отдавшись целиком на съедение трупным червям. Пёрышко к пёрышку, пёрышко к пёрышку! Пёрышко к пёрышку, пёрышко к пёрышку! В себе он видел всё это. Крылышки выравнивали свой взмах и становились естественными для гладкого полёта и быстрого пилотажа. Вдруг ветерок зашуршал, встревожив тишину. Она, вспорхнув ровными взмахами маленьких крыльев, полетела вглубь зеленеющего леса под яркие майского солнца лучи. Он открыл глаза и увидел лишь колеблемую ветвь кустарника. Сердце переполнилось мгновением счастья и света будущего лета. Лес зашумел и запел красиво:
Но ворвусь я в объятия хлада,
обниму их теплом вдалеке
и дыханьем цветущего сада
оживу, как и птичку в руке.
Эти строки описывают осеннее время, было то весной.
11
Вдруг вдали с больших ветвей
в травы вплёлся ветер-вей,
и, как нитка в ткани, он
вшился под пчелиный звон.
И тогда-только когда ветер-вей упал на луг с кронов деревьев,
