Роджер навсегда запомнил мгновения, ставшие для него, пожалуй, самыми страшными в жизни: полутемные, казавшиеся пустыми покои – и колыбель, в которой спала Алаис. Он заглянул в нее: вид плотно спеленутой, безмятежно спавшей маленькой сестренки заставил его замереть. Но не от прилива братских чувств: его вдруг затопила неуемно-буйная, распирающая душу эйфория от осознания собственной безнаказанности.
Склонившись над младенцем, Роджер вгляделся в черты крошечного личика с плотно прижмуренными веками и полуоткрытым бутончиком розового рта – оно ничем не напоминало Сиван. Но это не имело для него никакого значения: перед ним была ее дочь. Казалось покинувшая его после смерти мачехи злоба вновь всколыхнулась в груди подростка; из горла вырвался хриплый нечленораздельный звук, и в сладостно-диком порыве причинить боль ненавистному существу руки его самопроизвольно потянулись к ребенку.
Неизвестно, чем бы это закончилось, не окажись рядом кормилицы. Уловивший за спиной шорох Роджер стремительно обернулся: из темного угла выступила Махельт. Скрюченные пальцы его мгновенно распрямились, руки опустились, и на лицо вернулась маска обычной невозмутимости. Но недостаточно быстро: женщина все же уловила отблеск обуревавшей его слепой ненависти, так тщательно скрываемой им от всех. Он понял свою оплошность, заметив, как напряглось смуглое лицо Махельт и как затвердел ее взор.
Глаза их скрестились в безмолвном поединке – безоружном и бескровном, в котором не могло быть ни победителей, ни побежденных. Темные женские глаза утверждали «я вижу тебя насквозь!»; прозрачно-голубые мальчишеские же с дерзким самомнением отвечали «никто не поверит тебе!»
Роджер прекрасно сознавал свое превосходство, как Махельт – свое бессилие: она не смогла бы доказать своих подозрений. Тем не менее женщина вознамерилась до конца защищать заменившую ей родную дочь невинную малютку – Роджер прочел это в тяжелом, пылавшем мрачным огнем взоре ее.
Он вызывающе улыбнулся, давая понять кормилице, что понял ее молчаливое предупреждение. Неудача не огорчила его; в конце концов, эта девчонка не представляла для него никакой опасности: он оставался единственным сыном и наследником лорда Хью. Высоко подняв золотоволосую голову, с победной улыбкой на лице падшего ангела он отступил к двери и, ни говоря ни слова, покинул детские покои.
И теперь, вспоминая о выпавших на его долю после замужества Алаис событиях, Роджер горько сокрушался о том, что так и не успел придушить ее – еще тогда, когда совершенно беспомощная она лежала в колыбели.
* * *
Он больше не предпринимал никаких попыток избавиться от сестры – вплоть до смерти отца. Клятва