Намерение авторов этих попыток – не важно, понимают они это или нет – не в том, чтобы заменить «ложные» факты на «истинные». Факт – это просто факт. Цветок растёт, облако летит по небу. Или вот показательный факт из военной истории, который в «Беседах о мышлении» приводит М.К. Мамардашвили:
«Приведу вам исторический пример, о котором тоже можно бесконечно спорить… пример Варшавского восстания 1944 года, когда Советская армия стояла в нескольких километрах на другом берегу Вислы и наблюдала, как это восстание подавлялось и как уничтожали восставших»[16].
Есть факт стояния армии и её бездействия. Есть факт того, что в армии знают о восстании. А есть добавка к этим фактам – наше отношение к ним, наши предположения о причинах. Эта добавка склеена с фактом, и мы не можем смотреть на факт прямо, без этой призмы.
«Можно бесконечно спорить о смысле этого события, потому что есть взаимосплетения русско-польских счетов как минимум трёхсотлетней давности, в которых распределены определённым образом все формы вины, все заслуги… и счёты уходят в бесконечность эмпирических фактов.
… а я тем не менее утверждаю, что смысл того, что произошло, один, абсолютен, закончен и завершён, так же как смысл того, что произошло в 1937 году. …тот, кто живёт в этом завершённом смысле, – один человек, и он развивается определённым образом, а тот, кто не живёт в этом смысле, находится в другом пространстве»[17].
Нельзя говорить, что факт истинен или ложен. Факт и человек с его отношением к факту склеились и образовали нечто, отличающееся от факта как такового. Автор-историк не может расклеить пару человек-факт со стороны человека. Он же не видит своего читателя прямо, не может поговорить с ним без посредства книги.
Однако он может расклеить эту пару со стороны факта, убрав или изменив его. Если он делает это аргументированно, то опора уходит из-под ног читателя. И читатель попадает в поле, где существуют смыслы фактов, где есть законы, которые вертят фактами и создают их. Только в этом вневременном поле, которое есть некий срез посюсторонней жизни, существуют «истина» и «ложь».
И тогда между фактами, словно в узкой щёлочке между досок сплошного забора, мы видим что-то, что сразу понять не можем. Оно не есть факт, не есть событие, объект, представление или что-либо ещё, на что можно было бы указать пальцем, раз и навсегда опереться сознанием. Только через разрыв непрерывной цепи наглядных фактов или же через разрыв устоявшихся отношений к ним можно попасть в это поле. На языке Кастанеды это звучало