Дон Хуан долго на меня смотрел.
– Вот он – твой мир, – произнес он, кивнув на людную улицу за окном. – Ты – человек этого мира. И там, в этом мире, – твои охотничьи угодья. Невозможно уйти от «делания» своего мира. И воину остается только одно – превратить свой мир в свои охотничьи угодья. Воин – охотник, и как охотник он знает: мир создан для того, чтобы его использовали. И воин использует каждую частицу мира. Воин подобен пирату – он берёт всё, что хочет, и использует так, как считает нужным, и в этом он не признает никаких запретов и ограничений. Но, в отличие от пирата, воин не чувствует себя оскорблённым и не возражает, если кто-то или что-то берёт и использует его самого»[7].
Вертикальное время
Между жизнью человека в привилегированный момент и его жизнью в несделанном лежит пропасть. Это два полюса, две абсолютных противоположности. «Живое» и «мёртвое» – вот какие слова приходят на ум, когда о них думаешь.
Не имеет ли Иисус Христос в виду именно их, когда возвещает нам о воскрешении из мёртвых? Не говорит ли он о прыжке из жизни в несделанном в жизнь с максимальным присутствием? Ведь чувства человека, попавшего в привилегированный момент, как две капли воды похожи на чувства воскресшего. Вот она – настоящая жизнь, а рядом – другая, обыденная, без чувства и мысли.
Но тогда выходит, что вечная жизнь не есть бесконечное деление жизни во времени. Вечная жизнь есть сумма вневременных моментов, то есть моментов предельного присутствия. Более того, эти высокие слова описывают одну из практических ситуаций нормальной повседневной жизни. Ситуаций, которым все мы так или иначе бываем сопричастны.
При некотором стечении обстоятельств время прекращает существовать, а интенсивность наших переживаний бесконечно возрастает. И тогда – в отличие от обыденной жизни – мы становимся чем-то неопределённым. Чем-то, у чего нет заранее заданных свойств.
В нашей же повседневной жизни мы не присутствуем, однако точно знаем, кто мы такие, откуда пришли, куда и зачем движемся. Знаем, что можем, а чего нет. И тратим существенную часть своих сил на то, чтобы длить это знание.
И не только Иисус говорит об этом. В начале одного из классических трактатов о хатха-йоге – «Гхеранда самхита» – его автор как будто бы ведёт речь о переселении души. Применим, однако, здесь наше рассуждение о моментах вневременной жизни. Тогда, возможно, истинный смысл слов мудреца Гхеранды откроется нам.
«Однажды пришёл Чанда Капали в место отшельничества мудреца Гхеранды и склонился перед ним с почтением. Чанда сказал:
– О наивысший среди йогинов! О Учитель Йоги! Я хотел бы услышать теперь о йоге тела, которая ведёт