– Пустяки. В подобных случаях я всегда веду себя как герой. Сняв руки с клавишей, я повернулся к ней. – Я знаю, что выгляжу не лучшим образом, но это скоро пройдет.
Она стала рассматривать меня, склонив голову набок.
– Глядя на тебя, можно подумать, что ты привык подставлять свое лицо под удары.
– Это точно! – Я отвернулся снова к пианино и начал наигрывать «Это, должно быть, ты». Ее замечание смутило меня.
– Я слышал, Вильберу припаяли двадцать лет…
– Скатертью дорога! – Она сморщила нос, гримасничая. – Надеюсь, я отвязалась от него надолго. В Нью-Йорке пописáл5 двух полицейских. К его счастью, они остались живы. Этот коротышка великолепно владеет перышком6.
– Должно быть.
Сэм подошел к ней и посмотрел вопросительно.
– Закажи что-нибудь, – сказал я, – или тебя выставят.
– Ты угощаешь? – спросила она, приподняв брови.
– Нет. Или заказывай или уходи. Она заказала кока-колу.
– Давай сразу договоримся: платишь сама. Я не могу себе позволить такую роскошь – угощать тебя.
Она тупо уставилась на меня.
– Спасибо за откровенность, жмудик7.
– Это идея… Жмудик… Отныне это мой псевдоним, детка.
Я начал играть «Тело и душа».
Получив свою порцию шрапнели в лицо, я потерял всякий интерес к женщинам, точно так же, как и к работе. Было время, когда я бегал за девчонками, подобно многим парням в студенческие годы, но сейчас это меня не трогало. Те шесть месяцев пластических операций выхолостили меня: я стал бесполым существом-зомби. И меня это устраивало вполне. Неожиданно до меня дошло, что Рима тихонько подпевает. И после пяти-шести тактов я почувствовал, что у меня по спине пошли мурашки.
Это был необычный голос. Абсолютно мелодичный. Невероятно тонко отражающий ритм и чистый, как звон серебряного колокольчика. Меня поразила и увлекла эта чистота голоса. Я устал от хриплых и глухих голосов, которые стонут, шепчут и рычат со множества дисков.
Я играл и слушал. Она сразу прекратила петь, когда появился Сэм с кока-колой. Он ушел, а я повернулся и уставился на нее.
– Кто научил тебя этому?
– Петь? Никто. Ты называешь это пением?
– Да, это пение. А можешь в полную силу?
– Громко, что ли?
– Громко, громко, черт побери!
Она пожала плечами.
– Давай громко…
– Тогда начали… «Тело и душа»… во все горло!
Она с явным изумлением и недоверием посмотрела на меня.
– А меня не выкинут отсюда?
– Начинай, и громко! Если получится хорошо, можешь быть спокойна. А если плохо… то мне наплевать, выгонят тебя или нет.
Я заиграл.
Я просил петь ее громко. Но то, что выходило из ее горла, – потрясло меня… Да, я ожидал чего-то необычного… Но этот серебряный звук с такой силой полоснул монотонный гул, стоящий в баре… как лезвие бритвы – тонкий шелк… Первые три такта – и гул прекратился. Даже бакланы