Как The Beatles уничтожили рок-н-ролл. Альтернативная история американской популярной музыки. Элайджа Уолд

истоков. «Джаз, – объяснял он репортеру, – это обыкновенный шум, родившийся в забегаловках, и ему не место в рафинированном обществе. Я постарался создать оркестр, каждый звук которого полон энергии, для чего его участникам не нужно стучать по сковородкам, звенеть в конский колокольчик или же вертеться, как пациент в смирительной рубахе…» В то время джаз в Нью-Йорке воспринимался как юмористическая музыка, и главной звездой его был Тед Льюис, с его напоминающим газовую трубу кларнетом, цилиндром и клоунскими ужимками. Хикман старался дать понять, что он возглавляет прогрессивный, профессиональный танцевальный оркестр, никак не зависящий от преходящей моды:

      Люди… ожидали, что я буду появляться перед ними с визжащим кларнетом и, возможно, в котелке, криво сидящем на голове, трясущейся как у негра, больного лихорадкой. Нью-Йорк был пресыщен джазом. Джаз умер шесть месяцев назад на Тихоокеанском побережье. Люди начинали понимать, что они уже не танцуют, что подлинное изящество Терпсихоры скрылось под грязными наростами чувственности. Если мне удастся вернуть нью-йоркцам подлинный дух танца, я буду счастлив[355].

      Многие бэндлидеры 1920-х гг., как черные, так и белые, всячески старались подчеркнуть отличие своей музыки от того шумного хокема[356], который презирал Хикман, и протестовали, когда их коллективы называли джаз-бэндами. Гениальность Уайтмена состояла в том, что он объединил два мира: в области музыкальных вкусов и методов он был на стороне Хикмана, однако очень быстро понял, что «джаз» как понятие имеет все шансы пережить связанные с ним ранние негативные ассоциации. Таким образом, там, где Хикман дистанцировался от джаза, Уайтмен представлялся как «первый посол „джазовой классики“ в мире»[357]. Он понимал, что многие будут поражены этим странным соединением несоединимого, и спустя пять лет, написав в соавторстве книгу под названием «Джаз» – первый пространный труд на эту тему, что не удивительно, – признался в ней, что «Livery Stable Blues и A Rhapsody in Blue… разделяют миллионы миль, так что говорить о них обеих как о джазе – значит без всякой нужды сбивать с толку человека, который пытается понять, что такое современная американская музыка». Тем не менее он понимал, что скорее увеличит число поклонников, расширяя значение этого слова, нежели споря о его точном определении, а потому добавил: «Со временем я пришел к выводу, что людям в целом нравится слово „джаз“. По крайней мере, оно избавляет их от множества замещающих понятий, которые постоянно изобретают разнообразные жонглеры словами. Поэтому я говорю: „Давайте называть новую музыку джазом“»[358].

      Для современного читателя фраза «джазовая классика» может звучать странновато, но идея, которую она репрезентирует, давно стала более-менее общим местом. Мы часто слышим, как джаз называют «черной классической музыкой» или «американской классической музыкой»[359] и играют в самых престижных концертных залах. Уже в 1930-е гг. многие критики настаивали на том, что Дюк Эллингтон