– Вздор! – крякнул Стю, отец Дайан и сразу съежился под пристальным взглядом жены.
Я покачал головой и отвернулся. Мне было плевать в чем меня обвиняет эта сумасшедшая. Я любил Дайан. Когда-то это чувство было во мне особенно сильно. Сейчас – нет. Я должен чувствовать сильную боль и тревогу, потому что она может умереть, но даже сердце не бьется быстрее обычного, будто я просто зашел в больницу, именно в это комнату, решил посидеть и посмотреть, как скорбят другие, чужие мне люди.
– Я не счастлив, – перебрасываю мысли из одной корзины в другую, словно сортирую грязное белье. – Это правда, Дайан. – Но я не хотел, чтобы так случилось. Ты прекрасная, идеальная жена и совсем не виновата в том, что я потерялся в вопросах и ответах. Порой я даже не хочу есть и только думаю о том, что со мной происходит. Что, черт возьми, происходит с моей жизнью? Мы вместе, ты меня любишь, но я все равно смотрю в окно и ищу что-то, что может меня осчастливить. Я чувствую себя кретином. У меня есть так много, но я не способен это оценить. Понимаю своей тупой головой, но не могу. Я хотел бы пообещать Богу или тебе, что если ты выживешь я буду любить тебя больше жизни и заботиться о тебе, но когда человек несчастен, я думаю, он вряд ли может давать такие обещания. Я обманул бы себя. И тебя. Я просто хочу, чтобы ты жила и была счастлива. Возможно ли это, если меня не будет в твоем доме, утром за завтраком во главе стола, с тобой на диване в субботу вечером, на семейных ужинах, днях рождения? Возможно ли это, если ты больше никогда не ощутишь моё тепло рядом с собой в постели? Я сломаю тебе жизнь, если останусь. Однажды ты поймешь, что я не тот, но будет уже поздно. Я должен уйти. Пойми меня: несчастные люди делают несчастными всех вокруг себя.
Маленький гонг, объявляющий начало боксерского ринга; колокол под куполом церкви; звонок на руле велосипеда и детский пальчик, дергающий его как заведенный; крошечный золотистый колокольчик на конце плетенной коричневой веревки перед дверью салуна; тонкий голос низенького мальчика на сцене оперного театра и всё это обман, всё это я пытаюсь представить, закрыв глаза, но слышу только звук вонзающегося в мягкую почву черенка лопаты и глухой стук падающей земли на лакированное дерево крышки гроба.
Хэйли жмется к моей левой ноге и вздрагивает, хнычет, утирается черным платком.
– Я не стану лгать вам, Джереми, – говорит священник. – Вера