– Ладно. Понял.
Они несколько минут стояли молча, не глядя друг на друга.
– Счастливый ты, Гера, – произнес примирительно Борис. – Хотел бы я такую дочь. Не такого оболтуса.
– Да прекрати, Борис, Антон нормальный пацан. Подошла Анюта, посмотрела на всех как-то пристально, ничего не стала спрашивать, но в ее глазах появилась грусть.
– Ты чего, Анют? – спросил Герман.
– Да нет, пап, все хорошо. Просто я чуть устала.
Назад, домой, они ехали в полном молчании. Анюта села рядом с отцом, а Борис с Антоном, отвернувшись друг от друга, сидели на заднем сиденье. Герман смотрел на дорогу и думал о своей дочери. Он вспоминал, как все начиналось.
Наталья забеременела, когда они еще учились в институте. Хотела сделать аборт, но Герман настоял, чтобы она рожала. Гладя на дочь, он испытывал теперь гордость за ту свою настойчивость, ему так хотелось рассказать Анюте, что она появилась на свет только благодаря ему, но он знал, что никогда этого не расскажет.
«Как это страшно, когда взрослые избивают детей. Они мстят не состоявшейся любви. Они бьют потому, что не могут долюбить. Завершить. И когда не могут вбить свою любовь, они убивают своих детей. Мы убиваем тех, кого любим. Медленно и мучительно…»
Он вспоминал, как Анюта появилась. Он присутствовал на родах, фиксировал каждое мгновение, и это явление, это пиршество духа навсегда остались в его памяти. Анютка родилась без каких-то осложнений, даже не крикнула, а как-то мяукнула и тут же успокоилась. Она родилась с черными волосами. Он смотрел в ее не проясненные до конца глаза, уже понимающие и вопрошающие, как ему тогда казалось, и ощущение счастья, настоящего физического счастья, ощущение плотное, на уровне материальной связи, пришло к нему тогда.
Он смотрел, как ее пеленают, и странные мысли приходили ему в голову. Они не казались ему тогда противоестественными, стыдными, но он не мог бы никогда пересказать их никому. Крохотное существо, едва явившееся на этот свет, уже запрограммировано на плотскую любовь. Оно будет зреть, чтобы принять в себя живое семя, взрастить его в своем теле, чтобы тоже отторгнуть и дать толчок следующим движениям. И нет этому конца. Вековечная цепь соитий страстных и отчаянных криков делают беспредметными рассуждения о смысле бытия, философских значениях понятий пространства и времени. Бесконечная жемчужная нить, переплетаясь с другими, образует вибрирующую сеть, покрывающую этот мир присно, ныне и во веки веков…
Анюта сидела рядом с ним на переднем сиденье. Тоже о чем-то думала, о своем. Стала потихоньку сползать, засыпая… Герман остановил машину, взял ее на руки и велел Борису пересесть вперед. Борис был отчего-то недоволен, но возражать не стал, покорно пересел вперед. Герман устроил Анюту на заднее сиденье, голову положил на колени Антону. Анюта вытянулась во всю ширину салона, волосы разметались по коленям Антона, рука свесилась вниз. Машина вновь тронулась. Антон всю дорогу сидел не шевелясь, боясь побеспокоить Анюту, и как зачарованный смотрел на ее локоны…
Они едва не проскочили поворот, Герман резко тормознул, Анюта стукнулась