Скорость падения была приличной. Надежды на спасение – никакой. Кирилл Петрович боялся осуждения родных, коллег, словно собирался еще жить. Жизнь одна. Кирилл Петрович падал, точно мешок с опилками, кукла. Кукла! Смалодушничал. Не овладел ситуацией. Надо было выпить воды или включить телевизор… Отвлечься. Но уже поздно пить воду.
Кирилл Петрович никак не мог сосредоточиться… Он шагнул через перила – это было начало… У всего есть начало и конец. Конец – скоро. Как оно все будет? Кирилл Петрович открыл рот, чтобы закричать, даже, может, позвать на помощь, но только беззвучно рассмеялся, и стало хорошо, так хорошо, как никогда еще не было хорошо, благодать.
Полет явно затянулся. Мужчина в красном вышел на балкон… Второй, третий этаж – еще секунда, меньше… Асфальт был близок. Кирилл Петрович уже видел себя распростертым на земле с переломанным позвоночником. Зрелище не из приятных. Кто-то громко кричал. Поздно. Кирилл Петрович напрягся, сейчас, сейчас… Что это? Стало трудно дышать, руки стали толстыми, кожа натянулась, вот-вот лопнет. Кирилл Петрович надулся, точно шар.
Суицид
– Я ничтожество! Дрянь несусветная. Я ничего не значу в этом мире. Понял? Тля! Дурак! Бол-ван! А может, меня нет? Я пустое место. А есть ли я вообще? В чем конкретно проявляется мое «я»? В том, что я как все. Я не хуже, не лучше других. Я не хотел быть другими. Я хотел быть самим собой! Но я, как все, хотел иметь дорогую машину, отдыхать на островах. Все это ерунда какая-то. Набор фраз, не более! – я не боялся, что меня могут услышать; я был в лесу, но и в лесу есть грибники, а то просто любители природы. Но мне было все равно: услышат меня, не услышат. Я шел быстро, торопился. Я знал, куда шел: у меня была цель. Одного я только не знал – как долго мне идти. Может, через пятнадцать минут, может, через полчаса я буду на месте; а может, мне идти еще и идти – не один час. По обеим сторонам высоковольтной трассы тянулся преимущественно лиственный лес: береза, липа, осина. Идти было хорошо, тропа широкая. Я был один из сотен миллиардов себе подобных. Может… не может, а точно кто-то, как и я сейчас, в панике бежал; как и мне, моему двойнику, такой обязательно был, было плохо. От себя не убежишь, но я бежал. Собирался дождь. Мне было наплевать. Даже, может, дождь – оно лучше.
– Дождь. Вода. Много воды. Идиот! Дурак! – ругался я. – Допрыгался. Чего допрыгался? У тебя сдали нервы. Нервы – у всех они нервы. Что ты на всех смотришь, пальцем показываешь? На себя лучше посмотри. Кто ты такой, чтобы мне указывать, ты –мое подобие. Ты сорвался, идиот. Может быть. Что ты этим хочешь доказать? Что ты не как все? Остановись, пока не поздно.
Я нащупал в кармане брюк бельевую веревку, мне показалось, что я ее оставил дома, и с облегчением вздохнул. Если бы я ее оставил дома – ничего бы не было, я бы вернулся в семью.
Я, наверное, прошел уже километра четыре, если не больше. Начался подъем, я замедлил шаг: торопиться мне было некуда.
– Тебе хорошо? –