– Мы поддерживаем дружеские отношения. Эта девушка, не из нынешнего ряда беспардонных девиц-хохотушек, которые изъясняются несколькими словами вроде Эллочки-людоедочки всегда готовых к неожиданным приключениям. Таня Каретникова серьёзная, честная, чистая девушка, немного ещё дитя, ребята и прекрасная пианистка. Не скрою, я испытывал к ней влюблённость и нежное обожание, но это были чувства мудрого старца, а не горячего мачо. Мне этого вполне хватало для вдохновенной работы.
– Так она питерская? – жадно всматриваясь в картину, – спросил Дмитрий.
– Зацепило Диму, – хохотнул Костя, бросая быстрый взгляд на товарища.
– Она из пригорода Ростова-на-Дону. Учится в консерватории. Я с ней познакомился в филармонии на концерте. Уговаривать позировать пришлось долго. Вначале она ходила ко мне с тётушкой. Такая, знаете, дама благородная, из ленинградских интеллигенток, в какой-то немыслимой шляпке, из тех, что носили дамы во времена Марины Цветаевой. А живёт Таня у этой матронессы в квартире на Галерной. Нравиться вам моя работа, Дмитрий?
За него, расхохотавшись, ответил Константин:
– Ему не работа, а Таня твоя явно понравилась и это странно. Он любитель совсем других картин. У него в комнате висит картина, на ней какая-то уродка в зелёной шляпе с красными волосами. Затаскал меня по музеям, просвещает металлиста.
– Ну, тебе-то, племянник, совсем не помешает по музеям походить, – сказал Мельников и, с интересом глянув на Дмитрия, спросил у него:
– Любите фовистов?
Дмитрий заторможено отвёл глаза от полотна с наездницей, моргнув глазами, спросил:
– Простите, что?
– Костя сказал, что вы интересуетесь живописью, но кажется, тяготеете к модернистским течениям?
Костя опять встрял:
– Димка, учился на философском…
– Дмитрий ответил смущённо:
– Мои пристрастия непостоянны. Был период, когда я ходил очарованный творчеством классиков, титанов эпохи Возрождения, Ренессанса, после влюбился в импрессионистов, волновали меня и Матисс, и Ван Гог, и Гоген… всегда любил русскую живопись, особенно Серова.
– Фовизм… эмоциональная суггестивность и декоративность, внутренняя организация средствами композиции, – проговорил задумчиво Мельников, – расчёт на эмоциональное воздействие на зрителей. Костя, кажется, говорил о «Женщине в зелёной шляпе» Матисса? Ну, что ж, красные волосы, зелёный цвет носа, переходящий в красный цвет щёк, плечи опять зелёные, но шея уже красная, это вызывает оторопь, воздействует на подсознание. Великой гордыней были охвачены все эти художники-изобретатели новшеств, поругатели и осквернители классического искусства, оттого и фовизм не прожил долго. Хотя, справедливости ради нужно сказать, что Матисс рисовальщиком был отменным, у него был тонкий рисунок, и он занял достойное место на художественном Олимпе. Мне кажется, они выпендривались, а на самом деле завидовали классикам. Моё мнение сформировалось давно