– Вадим, не делай поспешных шагов, обдумай всё…
– Всё решено, – улыбаясь жалкой улыбкой, он протянул Тане руку. Она протянула свою, говоря:
– Ты подумай, всё же.
Вадим взял её руку осторожно, с бьющимся сердцем, задержал её в своей руке, дольше, чем можно было. Она с удивлением смотрела на него. Он, покраснев, отпустил руку.
– Ну, пока, Каретникова… Танечка… Я хотел тебе сказать, что я тебя… да ладно!
Он, махнув рукой, пошёл, но неожиданно остановился и спросил у Тани, которая осталась стоять, провожая его удивлённым взглядом:
– Каретникова, а как поживает Багира?
– Спасибо тебе, Вадим, это не кошка, а какое-то чудо, мы все так её любим! – сказала Таня.
– Хорошо, – улыбнулся Вадим, – будешь и меня вспоминать, через Багиру, когда гладить её будешь. А маме твоей не кажется, что эта рабоче-крестьянская кошка?
– Вадим! Пожалуйста, не обижайся. Родители…
Вадим не дал ей договорить, махнул рукой, он быстрым шагом прошёл через кусты цветущей сирени и исчез за ними.
Таня задумчиво направилась к автобусной остановке. Пройдя несколько шагов, остановилась и обернулась. Вздохнув, она, пошла, проговорив грустно вслух:
– Надо же, Танечкой назвал. Так неожиданно для него.
Дмитрий
Константин и Маргарита, обнявшись, сидели на диване. Таня пристроилась в кресле, забравшись в него с ногами. Тихо звучала музыка: крутился виниловый диск Пако де Люсии.
Хрустнув пальцами, Таня заговорила. Голос её дрожал.
– Костя, меня мучают разные нехорошие мысли, предчувствия, они ужасно меня тревожат. Я чувствую какую-то недоговорённость со стороны Димы. Мне кажется, что Димка от меня что-то скрывает, что-то важное и, Господи помилуй, – страшное! Согласись, что это выглядит странно, когда на вопрос о его родителях, следует странный ответ: «они блаженствуют в прекраснейшем из селений Вселенной», а дальше разговор умело переводится в другое русло? Я, конечно же, девочка тактичная, послушная, и больше эти вопросы не затрагивала. Если любимый мой не хочет мне рассказывать о смерти своих родителей, значит, ему тяжело об этом говорить. Но сердце! Сердце-то моё горчит и болит. Сердцем-то я чувствую, что здесь какая-то тайна, какая-то мрачная трагедия, о которой ему тяжело говорить, а может быть и страшно окунаться в воспоминания, не хочется бередить раны. О том, что он был женат, он мне сразу сказал, наверное, после нашей второй встречи, сказал без подробностей, что недолго был женат. Я не стала расспрашивать, а он не продолжил об этом. Ну, был и был! Он уже большим мальчиком был, я в это время только гаммы начинала разучивать. Для меня это неважно: он со мной – это главное. Но, опять-таки, в лице его часто возникают неожиданные помрачения, настроение его резко падает, а после он долго в себя приходит, откуда-то издалека возвращается усталый и подавленный. Я чувствую, понимаете, чувствую это, потому что люблю его безмерно. Он такой, такой, ребята, такой замечательный и удивительный! Он смиренный и в то же время твёрдый, нежный, умный, вдумчивый, отзывчивый. Отважный!