Конфета съедена. Ее сладость горечью разливается по моему телу. Мои страдания испаряются, когда в меня прилетает снежок. Он ударяется прямо о мое плечо. Зелено-черный фантик падает на землю. Я бы его обязательно подняла, так как уверена, что лес не заслуживает к себе плохого обращения, но папа набирает уже вторую горсть снега, снова кидает его в меня и убегает. Мне сейчас совсем не до фантика. Я быстро берусь за дело. Мне нужен снежок. «Не догонишь», – со смехом говорит папа. Он бежит очень медленно. Я вижу, что он поддается мне, чтобы сделать мне приятное. Я беру ком снега и запускаю его в отца. Как всегда, он не долетает. Тогда я просто начинаю бежать за папой, громко заливаясь смехом. Он начинает бежать всё медленнее и медленнее, пока и вовсе не останавливается. Я тоже прекращаю бежать. Всё должно быть по-честному. Догнать сейчас папу, пока он стоит, было бы жульничеством. Отец поворачивается ко мне. Нас разделяет несколько гектаров, или сантиметров, а может быть метров? Папа же только вчера объяснял мне, что из этого больше, а что меньше. Моя дырявая голова! Почему же я такая глупая?!
Начинает происходить что-то странное, как это бывает во сне. Я вижу испуганные глаза отца. Он немного пошатывается, но начинает идти ко мне, протягивая левую руку. Я не могу понять. Он играет? Что происходит? Папа пытается что-то сказать, но у него не выходит. Он издает какой-то непонятный хрип. Правой рукой он хватается за сердце и падает на колени. Он говорит, что-то говорит, но я не слышу. Я смотрю на его губы. Я читаю по ним «уходи». Но мне, наверное, показалось. Папа не может такого мне сказать. Он никогда мне такого не говорил, даже когда я случайно разбила вазу. Глаза отца вдруг застывают. Он медленно падает на бок. И всё. Тишина.
«Папа?», – осторожно спрашиваю я.
Недавно отец так же упал в гостиной. Я тогда сильно испугалась. Позвонила в скорую, но папа тогда быстро очнулся. Он сильно разволновался, увидев моё «белое, как мел лицо», и сказал, что с ним всё в порядке, что всё хорошо, что не стоило никуда звонить. Мол, он просто пошутил, а я – глупая не поняла этого. Я ему тогда поверила. Точнее, мне захотелось поверить. Потому, что так было удобнее. Иногда, верить в хорошее – значит убирать все плохие мысли, и последующую «выматывающую» цепочку действий связанную с ними.
«Папа?».
Я медленно подхожу к нему. Сажусь на корточки и беру его за руку. «Папа». Его глаза закрыты. Он словно спит, только почти не дышит. «Папа, вставай. Нам нужно идти. Ты же опять шутишь, да? Прекрати». Я говорю спокойно, но почему-то мои глаза начинают наполняться слезами. Они душат меня. Надо успокоиться. Всё хорошо. Папа сейчас проснется. Я не хочу