Закончив, она вернула стул и ножницы на их привычные места.
После этого, она выдвинула верхний ящик комода и, порывшись в нем, вытащила принадлежащий матери коричневый кожаный ридикюль, в котором хранились утратившие от времени эластичность, когда-то белые, высокие лайковые перчатки, сохранивший французскую роскошь флакон с несколькими каплями сиреневых духов, камею, вырезанную из слоновой кости, с поломанной застежкой, короткое янтарное ожерелье, некогда украшавшее зобатую шею жены генерала Стесселя, приобретенное на распродаже имущества обесчещенного семейства, и тощую пачку писем, накрест перевязанную суровой ниткой. Все вынутое из ридикюля она сунула в верхний ящик комода, а на освободившееся место спрятала, собранные в жгут и завернутые в чистый носовой платок нарезанные металлические полоски.
Она успела умыться, причесаться и переодеться в матроску, прежде чем с огорода вернулась мать.
Стараясь выглядеть спокойной, Александра сообщила матери, что приглашена одним знакомым в кино и вернется не раньше десяти часов вечера. Отказавшись от ужина, спеша поскорее окончить начатое, она только выпила стакан чаю с куском хлеба. Не прося, а будучи уверенной в своем праве на это, она сообщила матери о взятом из комода ридикюле.
Новость о появлении у дочери первого за десять лет кавалера заметно взволновала Елизавету Лукиничну. Но будучи человеком сдержанным и немногословным, она не стала ничего у нее выпытывать, только окинула дочь придирчивым взглядом, вздохнула и отпустила коротким кивком головы на самую захватывающую, самую азартную и самую рискованную охоту. Оставшись одна, она с чувством помолилась перед иконами, прося для дочери счастья.
Выйдя из дома, Александра поспешила в приемный пункт «Торгсина». Там, волнуясь как будто при сдаче краденого, она подала усатому приемщику свою добычу.
– Что это?
Спросил усатый приемщик в сером жилете, надетом поверх белой рубахи с галстуком, и синих нарукавниках, принимая добычу бывшей гимназистки.
– Серебро.
Стараясь изо всех сил казаться спокойной, ответила она.
Приемщик, не оборачиваясь, через плечо передал полоски стоявшему тут же за прилавком узколицему молодому человеку с косым пробором Рудольфа Валентино в напомаженных волосах, одетому в черный жилет и черные нарукавники поверх белой рубахи с черным галстуком «бантиком», со словами:
– Василий, снеси, пусть проверят.
Валентиновый Василий нырнул с полосками в боковую дверь, а приемщик вновь принялся греметь костяшками счетов, ведя прерванный появлением Александры итог клонящегося к закату дня.
В вынужденном ожидании была унизительная неловкость, за которой не замедлило явиться мутненькое сомнение «А, что если окажется – это не серебро? Вот будет стыдно!»
Золотой палец Солнца проткнул