Навыки танцора в менуэте, гавоте и даже в шотландском ривердэнсе увы, бесполезны для фехтовальщика. В доме у Гасси был специальный зал, предназначенный для упражнений со шпагой. Гасси доставляло садистическое удовольствие гонять Рене по этому залу – на паркете грациозный и пластичный, здесь он двигался скованно и нелепо. Рене почти не умел фехтовать – да, мог бы заколоть сгоряча неуклюжего семинариста, но и не более того.
Гасси добился от него этого потешного поединка недельной цепью унижений и сомнений в мужественности, мол, у некоторых мужского – только усы на лице… Рене с отчаянием принялся доказывать, что нет, не только усы, и теперь позорно бегал, кое-как уходя от ударов и проклиная свою наивность. Гасси нравилось его мучить – он давно уже мог прекратить бой, но играл с Рене, словно кошка с мышью. Рене и чувствовал себя, как мышь под метлой – в дурацком парике, мокрый от пота, с размазанными, наверное, глазами.
– Да красивый ты, красивый, – хохотал над ним Гасси, он-то париков не носил, и собственные локоны злыми змеями хлестали его по щекам. Гасси не вспотел и не устал, их поединок был для него игрой, детской забавой, веселый и свежий, он едкими замечаниями поддразнивал неумелого противника:
– Туше, дурак! Какой же ты несуразный, мой фреттхен! Интриги тебе удаются, а вот выпады – фу…
Рене замер на миг, и Гасси тотчас машинально выбил шпагу из его руки – сработала дрессировка, офицерский рефлекс. Рене стоя перед ним, безоружный, растерянный, и только неотрывно глядел, ему в глаза, сразу перепуганно и храбро, как смотрят провинившиеся дети. То ли случайно, то ли нарочно Гасси острием шпаги оцарапал его шею – и Рене, лишь остановившись, почувствовал боль. А теперь Гасси смотрел, не в глаза ему, на эту царапину, на сочащуюся кровь, и лицо его стало жадным и хищным, Рене сделал шаг к нему – и Гасси опустил шпагу, и отступил от него на шаг…
Девять лет назад – Рене впервые поймал на себе вот такой его взгляд, испуганный, молящий, мучительный, словно ожог от удара плети. И с тех пор не тщился угадывать – слишком боялся. Однажды угадать. Что это было – такое. Он знал наверняка, что старший брат любит его, и убьет за него, и жизнь за него отдаст, но кто там такой свернулся клубком в его сердце, и глядит иногда из глаз, вот так просяще и страшно – Рене не ведал, и ни за что, ни за что не желал угадывать. Он легко сносил насмешки, и язвительные колкости, и маленькие горькие обиды – он знал, что брат все равно его, и всегда будет его, и больше ничей. Они же в заговоре вдвоем – и против целого света. Раз и навсегда. Но порою, растерянный и безоружный под этим тяжелым взглядом, Рене невольно дразнил демона, играл с ним – чтобы чуть меньше его бояться.
Вот и сейчас Рене скользнул вслед за отступающим Гасси, прижал кончики пальцев в своей кровоточащей царапине – и потом приложил окрашенные