– Зайчик? – усмехнулся Герхард. У Остермана была короткая верхняя губа, и в самом деле придававшая ему сходство с этим зверьком, – Что-то ты нежно стал говорить о мужчинах. Не научил ли Гасси тебя дурному? – с притворной веселостью спросил он сына.
– Увы, хотя бы в одном я невинен, – признался беспечно Рене, – и не ступал еще на эту незнакомую землю. Хотя, как увидишь иногда такого вот месье Эрика – и хочется…
То ли ранним утром, то ли поздней ночью – этот час зовется еще «между волком и собакой» – Рене поскребся в комнату к своему бывшему гувернеру.
– Заходи, малыш, – Десэ словно знал, кто к нему явился.
Рене вошел. Француз не спал, сидел в кресле со свечою, перелистывал старые литографии.
– А у меня – вот что, смотри!
Рене вытянул руку – на белом, остром пальчике переливался фамильный перстень Левенвольдов, с массивным розовым камнем. От пламени свечи камень делался то коралловым, то лиловым.
– Отец сам надел его мне на руку, – похвастался Рене, – у Казика такого нет, только у папи и у Гасси.
– То-то бедный Казик сидит сейчас в Риге и плачет, – усмехнулся Десэ, – что ты обошел его с первородством. Ты знаешь, что делать с таким перстнем дальше?
– Я должен сам наполнить его содержимым, – отвечал Рене старательно, как примерный ученик.
– Тогда идем, – Десэ отложил литографии на стол.
– Погоди, я же не только за этим, – Рене удержал его в кресле, – Я пришел к тебе, чтобы отдать мои долги.
Десэ посмотрел на него с любопытством:
– Вы, Левенвольды, всегда отдаете долги, еще бы разобраться, какие? Неужели за то Казиково падение?
– Да, мой Десэ, – Рене извлек из кармана атласного халата свернутый листок – с гербовою печатью.
– У тебя новый халатик? – умилился Десэ.
– Тот был детский, – пояснил Рене, – а теперь я – настоящий взрослый кавалер. Читай же!
– «Пастору лютеранскому Десезиусу Каторжный острог для утешения болезных невозбранно посещать», – прочел по-русски Десэ, – и подпись – Екатерин. А Екатерин не спрашивала, для какого лешего пастору утешение страждущих?
– Она и не читала, она плохо читает по-русски, – развеселился Рене, – такие записки ей подает на подпись Виллим Иванович де Монэ, ее секретарь, целой кипой, и царица подмахивает все, не читая. А Виллим Иванович что угодно сделает для брата моего Гасси. Вот только давеча он взял меня за подбородок и долго-долго смотрел мне в глаза, и при этом еще так вздыхал – но Виллим Иванович человек определенных пристрастий, ему простительно. Так что вот тебе входной билет в Каторжный острог – а с начальником тюрьмы договаривайся