Химера. Юрген Ангер

Густав фон Левенвольде, моя прекрасная госпожа, – Рене, как паладин былых времен, грациозно опустился на одно колено и поцеловал липкую от конфет руку девочки. А потом уж, чтобы дважды не кланяться – руку ее сестры.

      – Ты придешь к нам кататься на лошади? – важно и требовательно спросила Лизхен.

      – Я плохо держусь в седле, – признался Рене, – разве что у вашего высочества найдется для меня ослик.

      – Я прикажу привести для тебя пони, – пообещала величественная Лизхен, – Так ты придешь?

      – Как прикажет моя госпожа, – Рене еще раз поцеловал детскую ручку, в мыслях поминая позабытую принцессой богиню Гигиею.

      – Теперь она с тебя не слезет, – шепотом предрекла Рене мамка. Бергхольц отправился объявлять о прибытии августейших высочеств, и процессия проследовала в покои. Принц, лишенный следующих пуговиц, опять заревел, а Лизхен на пороге обернулась и окинула свою будущую игрушку каким-то плотоядным взглядом.

      – Тебя опять оценили, – издевательски сказал Рене вернувшемуся Бергхольцу.

      – Кое-кому и вовсе предстоит пони, – злорадно прошептал Гензель.

      Вдали, в анфиладах комнат, нарастал и приближался звук, напоминающий конский топ. Камер-юнкеры вытянулись по обеим сторонам дверей, и Бергхольц попытался прикрыть место откушенной пуговицы. В приемную ворвалась еще одна – стремительная – процессия. Во главе был Сам, Его Величество, а за спиной маячили – все придворные звезды, Шафиров, скандалист Ягужинский, светлейший князь Меншиков, которого в Риге именовали не иначе как принц Александр, и где-то позади – Гасси в своем белом мундире и с неизменным стеком в руке. Рене и Гензель слаженно и быстро отворили обе створки дверей – царь устремился было в покои, замер на мгновение, глянул на Рене насмешливо и с легкой брезгливостью, что ли:

      – Этот молодчик на дверях – он твой братишка, min bruder? – царь повернулся к Гасси быстро и резко, как атакующая кобра, – И в самом деле – вылитый Вилька!

      Гасси, прежде гордый и важный, тут отчего-то потерялся и промямлил по-русски нечто невразумительное. Рене, напротив, поклонился изящным отрепетированным поклоном и смотрел на его величество снизу вверх, своими подведенными ангельскими глазами – в его темные, навыкате, глаза. Красивые, стоит сказать, и несмотря на то, что одет был его величество бедно и небрежно – обаяние власти делало его для Рене куда привлекательнее его нарядных спутников.