Дом, в котором нет никаких подвалов. Тамара Николаевна Земляная

немного выцветшие, как старые фотографии или выгоревшие обои по сравнению с теми обоями, которые загораживала мебель. Они были одеты аккуратно, по-разному, некоторые даже как будто модно, но все равно это было небрежно: не той безупречно-элегантной небрежностью, какой щеголяют по-настоящему влюбленные в себя женщины, но небрежностью равнодушия.

      Они замолкали при виде Летти, провожали ее долгими взглядами – и Летти, словно защищаясь от их спокойных и любопытных взоров, только крепче прижимала матерчатую сумку к своему животу. В глаза она им не смотрела, только на подбородки.

      Наконец, толстая женщина остановилась перед дверью, на которой было написано мелом «112». Она толкнула дверь, нашарила выключатель, прошла в комнату, остановилась посередине, махнула рукой куда-то в пустоту, и сказала:

      – Ваша соседка, миссис Стоун, сейчас в больнице на лечении, но через неделю должна вернуться. Располагайтесь. Завтрак в семь, обед в час. Вы его пропустили, но можете сходить на кухню, они дадут вам чай с булкой, если голодны.

      – Спасибо, – тихо сказала Летти.

      Полная женщина вышла. Летти подошла к незанятой койке, стоящей неудобно, на проходе, далеко от окна. Опустила свою сумку на пол, открывая, наконец, живот – маленький, но очевидный при ее страшной худобе. Вышагнула из туфель, не раздеваясь, легла на койку, как была, в пальто поверх казённой одежды. Свернулась калачом, обессиленно закрыла глаза. Привычно и слепо потянулась чуть вперед, чтобы его руки обняли ее, чтобы его ноги дали ей опору, чтобы его сердце билось в такт с ее сердцем – звук, который она слышала еще в материнской утробе.

      Открыла глаза, вспомнив, что его нет с ней, нет уже целый месяц, с момента ареста – разозлилась на себя. Обняла себя руками, как если бы совсем замерзла.

      Сказала себе строго «спать!» – и закрыла глаза.

      Ладонь ее, как чужая, осторожно прошла по плечу, словно пыталась убедить, что ее касается рука другого человека. Но Летти не верила, даже в мечтах или во сне не могла спутать его ладони со своими.

      Тогда она коснулась рукой живота, и лицо ее – напряженное, хмурое – немного расслабилось.

      Через несколько дней она привыкла к распорядку шелтера. Она все делала синхронно с остальными, стараясь не выделяться, в одно и тоже время шла на обед, на прогулку, все свободное время просиживала в библиотеке, выставив вперед себя, как щит, толстую книгу. Она не хотела и толком не понимала, как общаться с людьми, но остальные тоже не спешили к ней подходить – все тут были довольно замкнутые.