Лансу хотелось сейчас, чтобы она сделала тоже самое, что делала в их отрочестве, но Летти продолжала сидеть рядом, ограничившись тем, что положила ладонь на пылающий лоб.
Этого было бы мало – тогда.
Этого было достаточно – сейчас.
Он смежил вежды, а когда очнулся – был уже следующий день.
Летти сидела на стуле рядом с ним – глаза у нее были сонные, а вид – усталый. Ее ладонь так и лежала на лбу. Увидев, что он проснулся, она убрала руку и спросила:
– Ты как?
– Лучше, – хрипло сказал он, – Спасибо тебе. Ты так и сидела?
– Не всю ночь, – призналась она и встала, потягиваясь, разминая затекшее тело. Он преисполнился любви, нежности, и у него – почти против воли – вырвалось:
– Ты любишь меня?
Он испугался этих своих слов, дрожащего ужаса своего непрошеного вопроса, своего жалкого порыва, желания во что бы то ни стало получить подтверждение тому, ради чего единственно он и жил.
– Конечно, ты же мой брат, – как-то сухо сказала она. – Есть будешь?
Ланс вздрогнул – мало или много, достаточно или все-таки нет, он ведь спрашивал о другом, но и за это ей – спасибо.
– Нет, не хочется. Спасибо.
– Мне нужно на работу, – сказала она отстраненно, – Я могу тебя оставить?
– Конечно, иди, – устало сказал он, и прикрыл глаза, а потом снова открыл их и сказал растерянно:
– Скажи, ты много болела после того, как нас разделили?
– В смысле? – в ее голосе прорезалось напряжение, которого не было даже в ответе на вопрос про то, любит ли она его. Он поспешно пояснил:
– Ну, когда меня посадили в тюрьму, а тебя забрали в шелтер.
– Нет, – ответила она, – Я вообще не болела.
– А я болел, – ответил он, – Часто, много. Я думал, это потому, что тебя нет рядом.
– Глупости, – уже почти зло ответила она, – Просто мы с отцом жили уединенно, а потом ты попал в место, где много людей и все живут кучно. Конечно, концентрация заболеваний там выше! А твоя иммунная система не была готова. Вот и все. Никакой мистики.
– Да, конечно, – согласился он, но в голову лезли мысли: ему казалось, что не болела потому, что он в какой-то мере остался с ней, ведь она носила его ребенка.
Он вспомнил пустую карантинную камеру тюрьмы, в которой пролежал несколько дней, потом – как его везли, закованного, словно он мог в таком состоянии бежать или драться, в областную больницу. У дверей дежурила охрана, и в его одиночной палате не было ничего острого, а койка была прикручена к полу.
Ланс порадовался,