Я встал. Нужно было хотя бы отряхнуть штаны, но мне было пофиг. Я подобрал велик и покатил домой.
На краю поля семья ждала только меня. Стол уже был накрыт к обеду.
– Что так поздно и почему такой грязный? – спросила мама.
– С велика упал, – буркнул я. – Есть не буду.
Гришка понимающе покачал головой. Я сел на свою кровать. Тошнило, голова раскалывалась. Мама подошла ко мне, наклонилась, пристально разглядывая:
– Что-то у тебя глаза в кучку. Говори, что случилось?
Гришка взял инициативу в свои руки:
– Каланча?
Я вздохнул. Чувствовал я себя отвратно, и мне уже не хотелось что-то скрывать, не хотелось больше пацанских разборок, не думалось о новых прозвищах, типа «маменькин сынок». Я просто желал, чтобы меня все оставили в покое. Меня и мою звенящую голову.
Мама тронула шишку на лбу, и я зашипел от боли.
– Побили?
Я кивнул.
Иногда мама брала себя в руки и начинала действовать. Это она с виду казалось хрупкой, немощной, больной. Но разве слабые женщины переезжают из города в забытую богом деревню из трех домов?
И вот она уже тащит меня в больницу в село. Эх, а я только доплелся до дома.
Врач ожидаемо диагностировал «сотрясение мозга» и на десять дней положил в стационар.
Мама сходила домой за моими вещами, а я сразу, после всех процедур, устроился на пружинной кровати и, наконец, смог отдохнуть от этого длинного тяжелого дня.
С утра пораньше явился Кусочков. Пододвинул стул и сел напротив постели – только его и не хватало на мою больную голову.
– Да, бывает так, – начал он, – что приходится бороться. Но разве ты хотел бы походить на своих обидчиков? Они погрязли в грехе и злости. Христианин же – это воин и герой. И хотя нам заповедано духовное оружие, а наши главные враги – страсти и пороки, иногда приходится отстаивать свои взгляды и кулаками.
От слов Кусочкова мне стало казаться, что это я навалял Каланче и компании, а не наоборот. А вообще, в той драке, за заброшенным колхозным зданием, о боге мы даже не вспоминали. Оказывается, не все мои страдания из-за бога.
– И то, что случилось – это твой маленький подвиг, духовная закалка, не смотря на синяки.
Возможно, Кусочков был лучшего обо мне мнения, но земных поклонов в школе я не бил, молитву перед едой не бубнил, да и ел в столовой все, что положено нашей многодетной семье, наплевав на посты, среды, пятницы и даже на то, что чайный куст не поклонился Исусу. Да и по-старославянски я не балакал. Одноклассники, наверное, уже и забыли, что я из старообрядцев.
А вот что чужой, бедноватый – и, значит, с меня нечего поиметь,– живу где-то у черта на куличиках, шибко умный, а еще в первый