Для того чтобы не вызывать подозрений у китайских властей, полковнику Маннергейму предстояло путешествовать, закамуфлировавшись под исследователя-этнографа. Вначале предполагалось, что он получит для поездки французский паспорт, но министерство иностранных дел Франции отказало российским властям в этой услуге. Поэтому было решено, что он использует свой финский паспорт и присоединится в Ташкенте к французской археологической экспедиции под началом молодого профессора Поля Пеллио[82]. Пеллио возглавлял Международное общество по изучению языков, археологии и этнографии Средней Азии и Дальнего Востока, созданное незадолго до того в Петербурге.
Маннергейм отнесся к подготовке своей маскировочной роли ученого весьма добросовестно и серьезно. Действовавшее в Гельсингфорсе Финно-угорское общество и в самом деле поручило Маннергейму собирать по всему пути следования древние манускрипты и другие памятники старины. Еще одна отечественная культурная организация, Совет коллекций Антелля[83], поручила ему сбор этнографического материала. Все это требовало специальных знаний и навыков, и за те три месяца, что оставались до начала путешествия, Маннергейм успел пройти обучение на курсах фотографии и топографии, познакомиться с методами археологических исследований и антропометрией, проконсультироваться у этнографов в Швеции, Финляндии и Петербурге.
Связь с Генеральным штабом договорились поддерживать через отца, Карла Роберта Маннергейма, и сведения должны были посылаться ему в письмах через Швецию. Из Петербурга Густав выехал 6 июля 1906 года. Путь его начался по железной дороге – через Москву до Нижнего Новгорода, а оттуда на пароходах: до Астрахани по Волге, затем по Каспию до Красноводска. Дорога от Петербурга до Петровска (нынешняя Махачкала) заняла восемь дней.
Петровск, 14 июля 1906 г.
Дорогой Папа, вчера закончилось мое путешествие по реке, которое оказалось чрезвычайно приятным. Река великолепна. За пять суток, в течение которых идут со скоростью 20 верст в час и со сравнительно редкими и короткими остановками, можно восхищаться разнообразными видами. Города, через которые я проезжал – Казань, Самара, Сызрань, Саратов и Царицын, – произвели жалкое впечатление. Типичные русские провинциальные города: грязные, плохо застроенные, плохие средства сообщения; улицы, сплошь немощеные или вымощенные худо[84], полны пьяных оборванцев и нищих.
Саратов, называемый столицей Волги, – город более чем в 200 000 жителей, но, не считая двух улиц, производит впечатление деревни. Провинциальные газеты, которые попали мне в руки, невозможно читать, такую бессмысленную ненависть они пытаются раздувать. Можешь вообразить, какими они кажутся черносотенцам, если даже такому человеку, как я, с явными социалистическими