В эти же дни он заболел, в ухе у него образовался нарыв, поднялась высокая температура, и состояние продолжало ухудшаться. Пришлось отправляться в госпиталь.
25 февраля. Решили сдать Мукден… Я сопровождаю командующего корпусом. Ложусь спать с высокой температурой. Рано утром стреляют по позициям японцев. Командующий корпусом со своим штабом наблюдает в бинокль за результатом действий батарей. Я лежу во прахе, неспособный даже пошевелиться. В одиннадцать часов командующий отбывает в северо-восточном направлении. Нач<альник> штаба барон Бринкен просит меня отправиться на санитарный поезд. Скачу в горящий Мукден, где подожжены все склады и железнодорожные постройки. Ни следов поезда. Скачу на север. Все дороги запружены обозами, перемешанными с пехотными и артиллерийскими колоннами. Царит хаос. За несколько верст от Мукдена попадаем в артиллерийский обстрел с двух сторон, он продолжается до станции Кучитай. Мне удается смертельно усталым попасть в вагон, называемый теплушкой, в котором множество раненых солдат и офицеров. В числе последних пара таких, которые, по-моему, кажутся вполне здоровыми. Всю ночь наш вагон осаждали солдаты, бегущие с фронта и желавшие попасть вовнутрь. Они висели на крыше, на сцеплениях вагонов и даже между колесами.[76]
В конце концов Маннергейм оказался в военно-полевом госпитале Финляндского Красного Креста, где ему был обеспечен самый теплый прием и наилучший уход; от болезни и переутомления он так ослаб, что не в силах был даже писать родным. На поправку его перевели в евангелический госпиталь, организованный прибалтийскими немцами. К апрелю Маннергейм был снова в седле. Катастрофическая для России война шла к концу. После Мукденского сражения генерал Линевич сменил Куропаткина на посту командующего армией, но война была уже проиграна. В довершение неудач в мае в сражении при Цусиме был разгромлен русский флот. Маннергейм наблюдает и анализирует происходящее.
Ценьтьзянтунь, 31 августа 1905 г.
Дорогой Папа!
Вчера сюда заезжал Стахович и рассказал, что японцы отказались от своих требований, касающихся Сахалина, сокращения русских вооруженных сил на Дальнем Востоке и от выдачи интернированных в нейтральных портах военных судов. Они даже не требуют выплаты контрибуции более чем 1 200 000 000. Если эти телеграммы – не пустые предположения, то, пожалуй, верно, что скоро у нас будет мир. Каким приятным триумфом будет наше возвращение в Россию!
Во всяком случае, странно, что Япония настолько смягчила свои условия. У них для этого должны быть серьезные внутренние причины, поскольку подобный мир отнюдь не имеет для них решающей выгоды, если принять во внимание их прямо-таки сказочные успехи – 3 эскадры уничтожено, первоклассное укрепление захвачено, 3 гигантски больших сражения выиграно и три других, столь же важных, Сахалин взят, и за всю войну, длившуюся полтора года, – ни единого провала,