После того как в 1906 году на пост премьер-министра был назначен П. А. Столыпин, политика русификации Финляндии ужесточилась и наступление на автономные права приобрело необратимый характер.
Обстановка в стране накалялась, и антирусские настроения росли во всех слоях общества.
Репрессии непосредственно коснулись и семьи Маннергейм – поэтому, когда Густав сообщил о своем решении добровольно отправиться на Русско-японскую войну, все родственники были возмущены: Густав собирается воевать за царя и Россию, в то время как его отчизну лишают последних привилегий автономной страны. Негодование их можно понять: старшего брата Карла (тот был юристом, сторонником пассивного сопротивления и выступал за соблюдение законности) за год до того выдворили из Финляндии, и он, навсегда покинув родину, поселился с семьей в Швеции. Вскоре и младший, Юхан, вынужден был последовать его примеру. В свете этих событий отъезд Густава на фронт выглядел предательством. Его имя появляется в черном списке, опубликованном в подпольной газете финских патриотов.
Несмотря на все это, барон Густав Маннергейм сохраняет лояльность к России и государю, хотя в письмах к родным высказывает тревогу за их судьбу и будущее Финляндии и с сарказмом пишет о Бобрикове. Не будем забывать, что его основная цель – «упорно и с непреклонной энергией стремиться вперед». Но не только карьерные соображения руководили его поступками. В этот период жизни он более офицер русской гвардии, близкий ко двору, нежели преданный сын угнетенного отечества. Убежденным монархистом Маннергейм был не столько в силу своего аристократического происхождения, сколько в результате длительной службы в России и известной близости к придворным кругам. Он и остался таковым до конца своих дней – фотография Николая II всегда стояла на его столе.
В письме к живущему в Стокгольме Карлу он, как всегда, пространно аргументирует свое решение и, как всегда, умеет настоять на своем, заставляя близких если и не согласиться с его мнением, то хотя бы примириться с ним. Не последнюю роль в его непреклонном желании попасть на фронт играет и понятие дворянской чести: он присягал на верность государю и армии.
Красное, 28 июня 1904 г.
Дорогой брат,
Твое последнее письмо, как и то, что немного позднее написал Юхан по тому же поводу, принесли мне великое огорчение. С чистой совестью могу сказать, что если бы я когда-нибудь мог оказать кому-то из вас услугу, пожертвовав собою, я был бы счастлив. Ты, разумеется, представляешь, как меня огорчает, что никто из вас не одобряет моего решения, которое я принял все же по зрелом размышлении.
Я