Художник вновь подошел к ней, опустился на колени. Резким движением он выхватил из ее руки черную розу и швырнул на крышу. Тонкими длинными пальцами он обнимал кисть ее неживой руки, осторожно скользил по каждому пальцу… Сколько любования было в этих движениях! Тонкая нежная улыбка скользнула по его губам… Он поднял на меня иссиня-черные безумные глаза:
– Посмотри на нее, Поэт… Разве она не прекрасна? Вот она еще дышит… – Рука его скользнула на тонкую шею, – Еще бьется сердце… Слабо, нечетко, неровно, но еще стучит! Пройдет несколько минут… Нет, лучше одно мое движение… – Рука его нервно дрогнула, поглаживая ее шею. – Ты понимаешь, Поэт?.. Одно движение… И прервется слабое дыхание… Замрет, не достучав, сердце… Смотри внимательно, Поэт. Нет ничего прекраснее умирающей красоты!
Раскаленное солнце яростно блеснуло в ее глазах.
– Только вот эти глаза… – Человек резко отдернул руку, быстро поднялся с колен. Серебристая молния часов блеснула в раскаленном воздухе.
– Если мы хотим спасти ее, надо торопиться! Семнадцать минут, Поэт. – Он сунул мне какую-то коробочку. – Держи, это часть противоядия, там написано, с чем его нужно смешать, Волк разберется.
Я ничего не понимал, только хлопал глазами… Человек улыбнулся:
– Я не могу отказать себе в удовольствии нарисовать ее еще раз.
Так и не осознав смысла его слов, я подхватил на руки умирающий рассвет и помчался по опустевшим улицам.
Пятнадцать минут… Раскаленное небо низвергалось на землю потоками обжигающего ветра, залепляя песком глаза, ставя то тут, то там невидимые стены, о которые разбивалось мое и без того хриплое дыхание.
Двенадцать минут… Дома, разъяренные бликами солнца, угрожающе сдвигались, грозя друг другу ослепшими от яркого света фонарями. Их ровный марш острой болью стучал в висках. Улицы становились все уже, все плотнее сходились серые громады, потрясая распахнувшимися окнами.
Десять минут… Мои глаза неотступно застилал туман. Слабеющий ветерок уже не мог разорвать мутную пелену, и в ней начинали мелькать какие-то зловещие тени, вызывая из болот памяти детские страхи. «Что будет, если…»
Девять…
Восемь…
Семь… Шесть…
Пять минут… Густой, как вода, воздух резвился в ее волосах, нежно гладя беспомощную руку…
У двери стоял Волк, нервно перебирая цепочку золотых часов. Она мелькала в воздухе ярким бликом, раскидывая по траве солнечных зайчиков. Я мчался сквозь туман к этим осколкам солнца, опасаясь случайного облака. Ветра не было,