Доктор Лесток рассказывал о болезни Эрика Бюрена с развеселыми увлекательными интонациями, как о забавном анекдоте, но ведь это было ужасно… Что, если он умрет, и Лисавет останется без единственного защитника? Одна, и кругом одни ненавистники, хищники… Ведь он, кажется, умирает.
– Иван Иваныч, он умирает?
– Господь с вами, ваше высочество, – отмахнулся суеверно Лесток, – какое там, банальнейшая подагра, наказание обжор. Но коллега мой Фишер способен и здорового залечить насмерть.
Лейб-медик скорее лопнет, чем похвалит другого лейб-медика.
– Я дам тебе записку для тетушки, чтобы позволила на него взглянуть, – проговорила неуверенно Лисавет, – она знает, что ты получше будешь, чем ее Фишер.
– Все это знают, – приосанился доктор, – но не все признают.
– Герцог знает тебя, Иваныч, – напомнила Лисавет, – Будь добр, вылечи его для меня.
Песок в мякоти раковины рано или поздно превращается, перерастает в жемчуг. Граф Бюрен сделался к тому времени герцогом Бироном, сбылась его давняя мечта, французские Бироны де Гонто признали их родство. И добрый Иван Иванович Лесток отправился лечить от подагры – уже герцога Курляндского и Земгальского фон Бирон. Только что подагре, что ревматизму – наплевать, какими титулами увенчаны их жертвы. По окончании лечения от светлейшего герцога осталась примерно половина, и навряд ли лучшая – так говорил, веселясь, доктор Лесток об итогах своего врачебного анабазиса.
– У них в Летнем настоящий лазарет, ваше высочество, – докладывал доктор изнывающей от любопытства Лисавет, – ее величество давно не встает, ей больно делать пи-пи. Я предположил, что во чреве вашей почтенной тетушки вырос камень, – прошептал доктор совсем тихо, опасаясь шпиона в каминной трубе, – и предлагал свои услуги по иссечению сего предмета, но меня со скандалом изгнали. Что ж, пусть продолжают пичкать больную сушеными червями – вольно им… Принцесса куда покладистее тетушки, – речь велась о младшей Анхен, Леопольдовне, – но чересчур увлечена пусканием крови – так через некоторое время крови в ней может и вовсе не остаться. Герцог же пациент наиболее разумный и послушный, он делал все по-моему, оттого и выздоровел, и он передает вашему высочеству – благодарность за свое спасение. О, надо видеть этот дворец, превращенный в дом скорби – в каждых покоях лежит по больному, но иногда эти ипохондрики встречаются и обмениваются трогательными впечатлениями о собственных увлекательных болячках.
Лисавет хихикнула и переспросила:
– Как герцог благодарил меня?
– Шепотом, как и полагается господину, имеющему в багаже – двух жен, при том, что одна из них выдает ему жалованье, – доктор забылся в своем веселье и даже фамильярно подмигнул, но тут же одернул себя, – прошу прощения за вольность, ваше высочество. Впрочем, благодарность его светлости не беспочвенна,