– При чем здесь происхождение, ваша светлость? Я женщина, вы мужчина. Вам сама природа велит быть смелее.
– Как поживает ваша телескопическая труба? Ваше высочество все еще наблюдает за созвездиями? – спросил он с таким порывом, словно не переводил тему на нечто безопасное, а продолжал их давнюю рискованную игру – и уже на следующем вираже.
– Стоит, пылится, – пожала плечами Лисавет, – и асцендент я свой по-прежнему не помню…
– Саггитариус, Стрелец, – герцог подошел к ее креслу и склонился над ним, опершись руками о подлокотники – хищно сверкнули самоцветы дареных теткой перстней, – У нас с вами общий асцендент, принцесса. И один на двоих гороскоп – на ближайший год. Неужели ваш верный доктор ничего вам не шепнул? Нам с вами суждено осиротеть в этом новом году, но судьба обещает нам обоим свою благосклонность, – он улыбнулся прекрасной волчьей улыбкой, – Звезды сулят нам любовь и трон, при условии – вовремя заключенного брака.
Лисавет знала, само собою, что тетка больна и недолго протянет, но Лесток никогда и ничего не говорил ей прямо, только намеками. А Бюрен и вовсе не умел делать намеков – такой был бесхитростный. Лисавет вспомнила, как кичился он своей приверженностью семье, тем, что жена и дети для него превыше всего. Как же легко и скоро рухнула эта крепость…
– Ваша светлость, тот, кто женат, жениться уже не может, – напомнила она Бюрену. Он смотрел на нее, и Лисавет опускала ресницы и отводила глаза – такой у него был взгляд. Дракона. Говорят, после таких его взглядов кое-кого выносили вперед ногами.
Бюрен рассмеялся, и Лисавет невольно на него глянула.
– Для нас, лютеран, брак не есть таинство, – отвечал он весело, – мы можем легко развестись.
– Вольно же вам, разводитесь, – фыркнула Лисавет, – если невесту уже присмотрели. Я перестарок, на брачном рынке давно ничего не стою, не мне вам советовать.
– Присмотрел… – повторил за нею Бюрен. Он мог бы прочесть сейчас длинную лекцию – о политике, о легитимности, о выгодном союзе дочери монарха и потенциального регента. Но он всего лишь в упор смотрел на Лисавет, ей в глаза, близкий и опасный, словно крупный хищник. Пантера. После недавней болезни на лице его обозначились острые скулы, и жесткие складки легли в углах рта, и глаза его, черные, страшные, светились совсем уж сатанинским огнем. А синяки под глазами замазаны были – трогательной белой пудрой, как фингалы у камер-юнкера, получившего канделябром по носу.
– Вы совсем не умеете пользоваться пудрой, – Лисавет протянула руку