Каждого из приглашенных встречал привратник и сверял озвученное имя с теми, что имелись в соответствующих списках. Подковообразная лестница соединяла главный холл со вторым ярусом, где визитеры могли насладиться превосходной коллекцией картин, относящихся к творчеству прерафаэлитов. Год назад Птицееду удалось приобрести на одном из аукционов «Спелую вишню» Милле, ставшую для ее нового обладателя предметом особой гордости. Вальдшнеп предложил увидеть собрание его отца воочию, но студентка предпочла галереям свежий воздух. Он проводил ее на террасу, приобняв за талию. Вальдшнеп шел на поводу своих желаний. Выйдя во двор, он осмотрелся в поисках укромного местечка. То тут, то там встречались ему гости: модельеры и дизайнеры, манекенщики и манекенщицы, промышленники и бизнесмены, лицедеи и музыканты. Одним он пожимал руки, других целовал, источая приторные любезности. Незнакомые с ним лично, провожали взглядом. Недоверчивым, но уважительным.
Птицеед наблюдал за сыном с балкона. Скучая в обществе третьей жены, он смотрел на удаляющуюся фигуру Вальдшнепа, что прорезала дорогу в толпе. Девушка рядом была хороша собой, но неуклюжа. Птицеед предположил, что за длинной юбкой она прячет кривые ноги.
– Вам, мой дорогой Аристарх Романович, нужно быть поосторожнее… – Птицеед узнал голос, прозвучавший позади него, но не стал оборачиваться.
– Вы Там от икоты, случаем, еще не задохнулись? – язвительная усмешка скривила женский рот, окаймленный глубокими морщинами. – Вас сегодня, должно быть, часто вспоминают.
– Кто тебя пригласил?
Первая и третья жены Птицееда уставились друг на друга. Гвоздика смотрела на молодую избранницу мужа поверх темных очков. Примула легкомысленно прощебетала:
– Здравствуйте, Серафима Антоновна.
– Разве это так важно, мой дорогой? – с этой широкополой шляпкой Гвоздика напоминала гипертрофированный гриб. Сравнение, пришедшее на ум Примуле, рассмешило девушку. Она повернулась спиной к солнцу, опершись на балюстраду. В контуре полуденной звезды, слепящем взор, ее красота померкла. Остался лишь абрис, подчеркивающий совершенство фигуры, но не способный передать всю прелесть лица и нежность кожи.
– Как я могла пропустить юбилей моего ненаглядного, моего любимого! – Гвоздика вытянула руки. Вышедшие из полумрака комнаты на свет, они были болезненно-белыми.
– Ты сильно сдала за эти годы, – он принял ее объятия как ребенок, вынужденный терпеть ласки нелюбимой тети.
– Я и не сомневалась, что ты так скажешь. Ничего не меняется, – Гвоздика раскрыла позолоченный портсигар. Щелчок. Затем искорка. Струйка сизого дыма устремилась в небо, – Милочка, он вам еще не надоел?
Примула