– Я не собираюсь уходить на пенсию, коллега, – весело сказал он, – вы меня на пятнадцать лет младше. Вы займете мое место, а я буду скрипеть вам в ухо, то есть консультировать… – ван Леер, со фламандской обстоятельностью, прогнал Гольдберга через полный осмотр:
– Иначе выходит сапожник без сапог, – заметил врач, – узнаем, наконец, что творится у вас внутри, – если бы не нога, Гольдберга, по выражению коллеги, можно было отправлять в космос:
– Сердце у меня работает отлично, – он нисколько не запыхался, – Теодор теперь тоже не жалуется на стенокардию, диета и спорт ему помогли… – месье Драматург бросил курить, но здесь Гольдберг был непреклонен:
– Докурю свое, – заметил он ван Лееру, – с девчонками дома я позволяю себе сигарету только в кабинете или в саду… – ван Леер хотел занести в карточку его ранения, но Гольдберг сварливо сказал:
– Первое случилось в сороковом году, когда покойный месье барон вывозил меня из городка, а последнее в Израиле. Сколько раз меня ранили в оставшиеся годы, я понятия не имею…
Они так ничего и не выяснили, а шрамы считать было бесполезно:
– Первый давно пропал, – понял Гольдберг, – ранению четверть века… – добравшись до шестого этажа, Эмиль едва не оступился:
– Какого черта здесь делает пистолет… – он узнал бельгийскую модель, – это оружие Виллема… – племянник развел руками:
– Я его ношу по старой памяти, дядя Эмиль. В Леопольдвиле спокойно, в Париже тем более, но привычка есть привычка… – Гольдберг остановился:
– Тем более, какого черта здесь делает Виллем… – из-за поворота коридора раздался слабый стон.
Это оказался не Виллем. Проклиная ноющую ногу, Эмиль опустился на колени. Она лежала ничком, уткнувшись лицом в вытертый гостиничный ковер с геральдическими лилиями. На стене Эмиль заметил выбоины от пуль. На нежном виске Ханы, среди ежика черных волос, набухал кровоподтек. Эмиль не забыл, как выглядят удары рукояткой пистолета.
– Но это был не вальтер, – он сунул оружие в карман пиджака, – от него таких травм ждать не стоит. Ее ударили чем-то более тяжелым, в нее стреляли… – он аккуратно перевернул Хану. Длинные ресницы дрогнули, девушка попыталась приподняться:
– Не двигайся, – велел Гольдберг, – у тебя может быть сотрясение мозга. Где Маргарита, где Мишель, что случилось… – она разомкнула сухие губы:
– Не видела… никого… я здесь ночевала, дядя Эмиль… – горло Ханы задергалось, – я услышала шум в коридоре и заметила его в глазок. Я взяла пистолет… – девушка подалась вперед, Гольдберг уложил ее на пол, – пистолет Виллема. Он нес большой чемодан… – Хана закашлялась, – кажется, тяжелый. Он вышел из номера… – дверь комнаты была закрыта, – я не пустила его к лифту, он ударил меня, потом начал стрелять и больше я ничего не помню… – кровоподтек был совсем свежим:
– Паук… –