Еда, пышущая простотой, удалась на славу. Мне даже в голову не приходило, как по ее поводу я мог бы намекнуть, вновь, о своем недовольном существовании – однако же завязывался диалог, и я предчувствовал, что вот оно, близится; скоро, скоро, скоро!
– Так уроды же! Кто, да какое – кто «любой» может?! Крепостники! – возмущался, пусть и обилием возгласов, но все ж не так громко, как он мог бы, дед.
– Да уж, – растягивая таинственность своего полушепота, втянулся в беседу я, – Я чет читал, что и крепостные жили лучше.
– Да ну чего уж вы, лучше… у нас, конечно, и сейчас – грязь и кровь, но чего вам в такой гротеск-то окунаться, – утвердительно – Макар Васильевич. Его мудрость показалась мне до той степени пошлой, что хотелось что-нибудь да соврать эдакое, чтоб он сразу пропитался не просто недовольством, но эмигрантским духом; но что, что? «Гротеск» – где вообще это слово подцепил, не у городских ли приезжих девушек, по сельской молодости?
– Макар Васильч, да о чем вы – вы хоть знаете, что в Москве-то творится? Ужас: не спросив – перекопали, навыкапывали бессмысленных новостроек, парковок, ларьков снесли – много – и все – да хоть бы для виду меня, меня – спросили б! – я втаптывал в слова как можно больше серьезности и реализма; к тому же, о проблемах с парковками я и вправду краем уха слыхал, и вряд ли старик додумается докопаться до отсутствия личного автомобиля у меня; «а откуда тебе знать-то, малец!?».
– Так и более того, – выломил плечом дверь в беседу, закрытую для него считанные насмешливые минуты, дед Игнат, – Его родители, Макар, подумай: уже сколько лет пытаются этим… «бизнесом» заниматься, мечтали капитала сколотить, но все в малый-то ведь никак не могут выйти! И никак им! Что ни делай – тупик, что ни делай – карабкайся, пляши и ползи в обход! А им ведь младшую как-то надо содержать; тем более, если решатся еще и на четвер… на третьего…
Не замечать! Не вспоминать! Имя – прах!…
Но кое-что вспомнил, а, здесь можно, это из недавнего: точно – у меня ведь где-то там, «дома», в комнате, которую из лени, но, скорей – из недовольства скорым отъездом, я не посещал последнюю неделю так точно, – игралась мягкими игрушками во всякое свое увлекательное-выдуманное младшая сестра; сколько ей уж было – четыре, пять? Садик ее летом не работал, то ли мать намеренно забирала ее на июль на дом: воспитать, и сама не работала это время, только на бумажках что-то выписывала, пока дочь играет; неужто на тех, что потом, скомканные, обогащали пакеты с мусором и продирались по горлу мусоропровода, были бизнес-планы родителей?