– Боялся? – я подбирался к сути через терновые кусты, но да должен же и я когда-то оцарапать душу правдой?
– Да, боялся, – кивнул дед, и сейчас, кажется, закурил бы, – Но – тут что надо учесть: на мужика в форме всегда страх был и есть руку поднять. Но, еще что учесть – тут и другой какой-то страх был. Может, что «не по достоинству» он этим заживет…
– А жену колотить – достоинство? – спросил я с удивлением.
– Тогда – привычно было. Да и не поколотил бы ее он, он и без новых заповедей жил – жил по старым, там почти то же написано, только уже не очень работало, к тому времени. Но вот заподозрил, заревновал… а ведь это еще и после войны уж было. И я уж был на свете, годовалый.
Помолчали. Из дзота струились струйки дыма, пахло… не знаю чем – страхом? Опять захотелось куда-то бежать, хотя главная проблема была: откуда бежать-то? Ты ж герой, ты пересилил, ты смог…
– А вообще – вот я сказал мол, страх поднять руку на мужика в форме – тут сглупил я. Был один случай, еще, получается, мой дед рассказывал – а он солдатом в империи был, ну, как все, почти…
И, еле-еле перелезая через вводные слова, рассказал мне мой дедушка Игнат, как, получается – мой прапрадед подрался с офицером, и, хотя все завершилось относительно благополучно, никого не казнили и даже не высекли, так как офицеру проще было замять скандал, чем позориться его промежуточными результатами, коих, чувствую, дед не все упомянул, а даже среди упомянутого уже страшил самый мягкий факт – офицер забыл, как стрелять из нагана, пьян был, потому на ходу изобретал новый способ, и вот-вот бы застрелил себя самого; но вывод не был утешительным или однозначным:
– Так что, этот страх наш, человеческий, чувство силы их – считай, тоже человеческой – порой в такие бесстрашия и сопутствующие зверства выливается, что глядь! – и начнешь все посты соблюдать да в каждую церковь на пути заходить, грехи замаливать, за всех и вся.
Я снова молчал. Не думал и не «не думал». Глаза бессильно пытался слепить сном, но не выходило.
Снова нырнул в телефон… два процента зарядки, набрал черновик смс-ки Алине и – вот он выключился.
Нырнул лицом в окно, разглядывал сосны; вот-вот их сменит подступающий, на шатких курьих ножках, посёлок, и – чьими глазами сверкнет этот? Черневшие издалека точки домов обращались жалкими жилищами в один этаж, редко когда – в два, и минимум одно из трех и вблизи пестрело сплошь чернотой: давно облупилась краска, вечной осенью осела у подножий их, осыпавшись, листва навсегда минувшего лета; ничего не сцепится, не срастется ни в этот июль, ни в следующий, может, в какой-то из прошлых суждено было, но – пропили, продрались, проехали, и еще какое-нибудь «про», обязательно подбадриваемое буркнутым под нос словом «просто».
Из черных домов, особенно из покосившихся, удивительно часто высовывались лица людей, хотя чаще –