Улыбка ее сменилась… иной улыбкой. Свет ближайшего окна одёрнул её, преобразил, хотя и мелькнув тенью прошедшего – допустим, отлить направился – хозяина; уже так близко, что видно: там телевизор включен, и даже слышно, первый канал, звуки одинаковых голосов разных сериалов…
– Так разряжен у тебя телефон, что, в первую встречу девушке врешь?
– Мы часто не осознаем, насколько нам дорого обходится время… – с тошнотворной, хрустящей хрипотцой выторговал я у вовремя проснувшегося двадцатидвухлетнего баса эти слова; собака в сумке тявкнула – правильно, – Поэтому, проверить его я не решался – в любую секунду выключится, а вот записать номер – совсем иное дело…
Засмеялись. Миновали, обмениваясь номерами, два дома – развилка.
Вот и пришла нам пора перейти на телефонное расстояние дальнейших бесед; возможно, всех, наверно, навсегда.
Попрощались, забытой мною еще школьной традицией, когда иного выхода не было, «обнимашки» раздражали несусветностью и неуместностью, а простого «пока» не хватало, – дав друг другу «пять», улыбнувшись и разойдясь – каждый по своей дороге; меня сразу сместило ближе к правой ее границе, ноги еле-еле отрывались от земли, оттого – швыряли в неизведанное «вперед» (до него еще два шага… три…) горсти пыли, кеды наполнялись миниатюрными острыми камешками и резали плоть столичного человека.
А за года уж четыре как миновавшем память забором, пополненном, кстати, свежими досками на месте одной поперечины и нескольких вертикальных, тем не менее, так и не покрашенном, кожа забора облезла и лоскуты ее разворовали голодные вологодские ветра – стояла девятка, перевозившая львиную долю моего детства на задних сидениях; на переднем с дедом предпочитали сидеть, ведя то тихую беседу, то угрожавшую кого-нибудь да выкинуть из машины, либо отец, либо мать, либо бабка, пока та еще решалась покидать родной Повенец.
Так и хочется подумать – «родная», погладить, потому что так кем-то велено, так, зачем-то, положено, но вот и повод мне, отвлекаясь от сей необходимости, порадоваться – я без помощи рук растянул лицо в улыбку – виду выкашлянного скрипом веранды деда.
– Гоша! Как доехал!?
Разумеется, дабы правдой не тревожить оставшееся на развилке, а то и раньше, прошлое, я, поднимаясь вдоль знакомых все не затихавшему детству стен по незнакомым – починили – ступеням веранды, придумывал всякие небылицы: до жути жаркая маршрутка, спокойные люди вокруг, сплошь пенсионеры, оно и понятно, никому больше в деревню сейчас не упало ехать, тем более – в до жути жаркой маршрутке-то, посреди сплошь спокойных людей; а дед – «эх», и по-настоящему сочувствовал, мол, вырвали парнягу из столичной жизни, снова «эх» и похлопывал