Вскоре после моей поездки в Петербург я отправился в Ригу, чтобы представиться своему предполагаемому, в случае войны, начальнику. Командир ХХ корпуса – пожилой генерал – встретил меня приветливо, а когда узнал о цели моего посещения, то пришел в восторг.
– Пребывание отряда в Петровском лагере, ваше превосходительство, – объяснил я ему, – позволит познакомиться офицерам и солдатам с авиацией, а нам, летчикам, даст практику наблюдения в полете с разной высоты войска во всех их положениях: в колоннах, в цепи, в окопах и т. д. Таким образом, наши летчики приобретут опыт, и не будут ошибаться в дальнейшем при производстве воздушной разведки, и на маневрах вы, ваше превосходительство, будете иметь точные сведения.
– Отлично, отлично! – удовлетворенно твердил генерал. […]
***
В начале июня ХХ отряду надлежало перебазироваться в Двинск232 для участия в работе с артиллерией. […] Условия работы с артиллерией под Двинском оказались куда тяжелее, чем в Киеве, так как единственная площадка для спуска аэропланов была значительно удалена от полигона, покрытого сплошными песчаными дюнами. А связь аэроплана с батареей оставалась по-прежнему примитивной: сигнализация флажками. И все же интерес к делу и добросовестность летчиков преодолели эти препятствия, и работа по корректировке артиллерийской стрельбы велась вполне успешно. Должен, однако, упомянуть об одном очень неприятном инциденте.
В качестве характеристики пагубного влияния пестрого летного состава [авиационных] единиц (состоящих из представителей разных родов войск, офицеры которых нередко враждовали), привожу случай с поручиком Стрельниковым.
Он подал мне рапорт с просьбой заменить его «Ньюпор», который плохо набирал высоту. Стрельников отлично знал, что заменить его аэроплан нечем.
Вернуть этот беспредметный рапорт – значит обидеть его автора. И я, сделав надпись – «учитывая вес пилота, нахожу, что такая замена была бы действительно желательной», – отправил рапорт командиру роты в Лиду. Стрельников прочел мою надпись, невероятно обиделся, и на другой день утром, когда я здоровался со всеми офицерами отряда, не подал мне руки.
Я пригласил к себе всех офицеров (кроме Стрельникова) и, объяснив им, что поступок Стрельникова – это оскорбление