Быстро окинув взглядом окружающую местность, я подумал: «Не сесть ли мне на лес и, если посадка закончится благополучно, то ночью пробраться к своим!» Однако я тут же отверг это решение и принял другое: с любым риском, но дотянуть до своих и доставить как можно скорее собранные мною сведения! Взяв направление к нашим позициям, я бросил управление ногами, поднял их кверху и носком правого ботинка прикрыл снизу зияющую дыру в баке, чем приостановил буйную утечку масла. В таком положении я дотянул до своих позиций и спустился на полянку, прикрытую кустарником от наблюдения неприятельской артиллерии242.
Не специалистам трудно оценить посадку аэроплана Ткачёвым в сложившейся ситуации. Свой анализ профессиональным действиям Ткачёва в свое время дал Заслуженный летчик-испытатель Российской Федерации А. В. Махалин: «На «Ньюпоре-4‟ оригинальность управления заключалась в том, что кренение машины достигалось отклонением педалей, а не ручки, как на всех нормальных аэропланах: следовательно, на какое-то время (оставшееся до соприкосновения с землей) пилот остался без поперечного управления. В подобной ситуации шансы на благополучное завершение полета весьма мизерные, если не сказать – нулевые. И если он довел машину до посадки (а он ее посадил!), то его следует считать не просто хорошим пилотом, а пилотом экстра-класса. Или как было принято говорить в российском Воздушном флоте – летчик милостью Божьей»243.
Между тем, посадив аэроплан практически в безнадежной ситуации, Ткачёву необходимо было еще экстренно передать командованию собранную информацию о передвижениях противника.
Наши цепи отходили… Возник вопрос: где, кому передать собранные мною важные сведения? Никто, ничем в этом отношении помочь мне не мог. В тот момент меня охватило одно стремление – спасти, во что бы то ни стало, аэроплан, не дать трофей в руки наседавшего неприятеля. Сзади нажимала австрийская пехота, а сбоку, где-то из-за леса, открыла огонь артиллерия той бригады противника, которую я наблюдал с аэроплана, подлетая к Краснику.
С большим трудом я собрал необходимую «тягу» для аэроплана, так как наши пехотинцы не хотели признавать меня (одетого в кожаную куртку и в кожаные штаны и в каске) за русского офицера. Да и никому не хотелось возиться с какой-то подстреленной машиной, когда сзади и сбоку наседал противник. И все же солдаты вытащили мой «Ньюпор» на шоссе и привязали его хвостом к отступающей патронной двуколке…
Примерно через два часа я был со своим аэропланом в д [еревне] Вильколаз244, уже охваченной с юга стрелковыми окопами. Здесь я застал штаб одной из дивизий XIV корпуса и немедленно доложил начальнику этой дивизии результаты разведки.
– Большое вам, горячее русское