Дед Федор сидел за столом, внимательно читал Библию. Увидев супругу, закрыл Священное Писание и важно, придавая словам весомость, сказал:
– Написано со смыслом: не хлебом единым жив человек, а словом Божьим…
Бабка Вера на это ничего не ответила. Молчаливо вытащила из печи ухватом чугунок со щами, кастрюлю с пшенной кашей. Поставив на стол, достала из шкафчика миски, ложки. Нарезала хлеба. Сходила в прохладную кладовку за молоком.
Молча сели обедать. Хлебнув ложки две щей, бабка Вера проронила:
– Что-то ты, Федор, в последнее время не такой стал.
– Какой это не такой? – насторожившись, спросил дед Федор.
– Да все больше молчишь, часто загадками говоришь. Библию мне постоянно в голос читаешь, будто я без тебя ничего не знаю. Помирать, что ли, собрался. – Бабка положила ложку. – А может, боишься?.. Так ты не бойся. Я тоже на этом свете не задержусь – чувствую. За тобой следом пойду… Куда ты, туда и я.
– Очумела, старая, что ли! – Дед Федор громыхнул ложкой по столу. – Мне еще жить да жить – дел невпроворот. И тебе со мной еще куковать придется. Лет пять, а то и все десять…
– Загнул – десять… Да и какие это дела у тебя, – снисходительно проговорила бабка Вера. – Хорошо, что хоть пенсию платят. Живи себе. А на остальное уже руки не распускай и рот не разевай.
– Это мы еще поглядим.
– Гляди, не гляди, а не тот ты, что раньше был. Совсем не тот…
Дед Федор, с удивлением глядя на бабку, подумал: «А ведь правду, старая, говорит. Вышло мое время, вышло. Эх, жалко…»
– Ты бы в больницу сходил, – посоветовала бабка Вера, – а то, гляжу, все больше теперь сидишь, чем ходишь. Ноги, если болят, лечить надо. Пускай фельдшерица Галя мазь даст, «Сабельник» называется. Ноги помажешь – боль пройдет. Сходи. А то и я могу сходить, мазь эту попросить.
– Не сегодня, – проронил дед Федор. – Может, на днях…
Бабка встала.
– Я пока пойду, корове сена дам, свиней покормлю. Сама потом поем. А ты ешь, ешь. Не в гостях ведь, дома – все свое.
– Поем. – Дед Федор кивнул. – И к фельдшерице схожу, чего не сходить. Мази этой, если она такая лечебная, попрошу.
Сказав это, дед подумал: «Фельдшерица уже не поможет. Она своему мужу не может помочь: как пил Илья, так и пьет… Вот же, холера…»
Выходя из хаты, бабка обернулась, с укором проговорила:
– А ты ведь, Федор, после смерти Евсея таким стал. Неужели опечалился или осерчал, что не ты к его смерти, прости Господи, руку приложил? Знаю я все. И вражду вашу помню. Ты уж прости его, грешного, прости. Пускай он покоится, а ты живи, сколько еще отпущено, не гневи Бога.
– Да уже давно простил. – Дед Федор махнул рукой. – Чего уж… – Ему вспомнилось, как в погребе покойного Евсея посыпались из жестяной увесистой коробки монеты царской чеканки, серьги да кольца всякие, покатились по земле драгоценные украшения, которые в старину