Следующее, что я увидела – стену гостиной в своей квартире в Хельсинки. Ту самую, на которую я вешала фотографии из любых своих поездок, даже самых мелких, обрамляя телевизор – на память. На правом колене у меня лежал коммуникатор, пищащий от голода, на левом – планшет с воткнутой в него зарядкой. Когда? Как? Почему не в коммуникатор? Я не помнила. Взгляд зацепился за дату. 22 октября. Я сглотнула. Этого не могло быть. Это невозможно. Я выдернула из планшета зарядку и воткнула в коммуникатор. Он мигнул, я приложила палец, чтоб снять блокировку и проверить, не упал ли автодозвон, неловко шевельнулась и нажала попой на пульт, валявшийся в диванных подушках. На экране пошла заставка экстренного выпуска новостей, а сразу за ней – фотографии со спутника, съемки с вертолета, какие-то интервью… ЛАЭС больше не было, а в Питере творился какой-то ад.
Я моргнула, увидела наполовину пустую двухлитровую бутылку с водой, отхлебнула, закашлялась и поняла, что так и держу планшет. Залезла в мессенджер – вот что надо: посмотреть, когда он… 18 октября, 10.56. И с тех пор его в сети не было. «Там просто нет света», – попыталась уговорить сама себя, зная, что это не так. Посмотрела в телевизор еще раз. Там был какой-то усталый мужик в форменной куртке МЧС. Потом на экран планшета. Выковыряла стилус, открыла блокнот и написала: «Давайте признаемся себе – нашего города больше нет». Из телевизора доносилось что-то про количество жертв, не восстановленное электроснабжение и экстренные меры… Все это было не важно. Был текст. Был коммуникатор на автодозвоне и красный огонек мессенджера. Его мессенджера.
Когда я перенесла «Манифест убитого города», как я его назвала, в Фейсбук и нажала кнопку «отправить», часы на планшете показывали полночь двадцать пятого октября. И тогда я наконец встала и побрела на кухню, чуть не споткнувшись о ковер на полу.
Они мне за все заплатят.
До октября две тысячи восемнадцатого года Полина знала о саалан примерно вот что. Сначала, в четырнадцатом году, после объявления протектората империи над свежеобразованной Санкт-Петербургской республикой, они всем очень понравились. Несмотря на странную привычку пользоваться декоративной косметикой в любом возрасте и невзирая на пол. Они были симпатичны внешне, улыбчивы и общительны, контактны и позитивны, и выглядели отличной компанией. Довольно много мальчиков и девочек рванулись заводить с ними романы, и вдруг выяснилось, что эти улыбчивые ребята на самом деле вовсе не такие обаяшки, как всем кажется. Или они умеют изобразить приязнь, но на близкой дистанции прорывается их настоящее