На следующий день ее увезли в больницу в Молосковицах на станции. Каждое утро дед к ней ходил (пять километров от деревни). И как-то, придя от нее, он мне сказал, что бабушка просила меня прийти к ней, но… без него.
Естественно, утром я пошла к ней, тем более что с девчонками мы иногда туда в магазин бегали за пряниками. Наша деревня была Старые Смолеговицы, а в километре по дороге к станции были Новые Смолеговицы, где было много дач очень красивых. Я прошла Новые Смолеговицы, дошла до перекрестка, за которым в трех километрах была станция, и… будто меня кто-то остановил, а ощущение добрых намерений и встречи с бабушкой вдруг улетучилось куда-то. Не пойду! И я, не знаю почему, вернулась домой. Не помню. Кажется, дедушка потом пошел.
Наутро следующего дня, как обычно, пошла к ребятам. Где-то к обеду вернулись взрослые и сказали:
– Анна Матвеевна приказала долго жить.
А я не поняла и решила, что она поправляется. Хоть бы мне кто объяснил! И радостно воскликнула:
– Господи! Как хорошо!
Дедушка сразу дал телеграмму нашим. Не знаю, каким образом мамочка умолила не хоронить без них. Бабушку привезли домой и поставили гроб в сарайчике. Там бабушка пролежала дня четыре, а ведь вовсю август месяц – жара. Мамочка говорила, что, выйдя из поезда, она тут же почувствовала запах. Я к бабушке заходила не однажды, но не для того, чтобы попросить прощения или еще что-то, а, как мне кажется, скорее из любопытства, что ли.
Похоронили бабуленьку чуть ли не в самый день приезда мамочки. Отвезли на кладбище тоже километрах в пяти, но с другой стороны деревни: там была церковь. Мы как-то из любопытства туда сходили с Лариской и с одной деревенской девочкой. Пришли мы тогда как раз к причастию. Смотрю, на столике рядом с батюшкой ломаные кусочки батона. Встаем в очередь: Лариска впереди, я за ней. Подходит очередь: ей дают кусочек булочки, а меня останавливают:
– Исповедовалась?
А я не понимаю. Так и ушла голодная, ничего не дали.
Вот в эту церковь и повезли бабушку, а меня попросили помыть полы. Они уехали, я взяла ведро, зачерпнула воды из бочки для полива. Подошла к сарайчику, а войти не могу, и всё тут. Так и не смогла. Нашим сказала, что мне было страшно. Поверили и не ругали. Господи! Да что же это со мной?
Ежеутренне молю Господа простить, когда молюсь за усопших. И ведь такие «затыки» преследовали меня всю жизнь во многих делах. Стыдно и страшно. Царствие вам всем Небесное, мои родные, любимые!
30 декабря 2014
Вот так грустно закончилась моя молосковицкая эпопея – как и всех, кто был сердечно привязан к этим удивительно родным, хотя формально и чужим, людям.
Только однажды потом дедушка приезжал: ему в Ленинграде нужно было оформить какие-то документы – возможно, на баньку и землю. Дело в том, что всю остальную усадьбу он еще при жизни бабушки кому-то продал, а,