«Одна из самых печальных особенностей нашей своеобразной цивилизации состоит в том, что мы всё ещё открываем истины, ставшие избитыми в других странах и даже у народов, в некоторых отношениях более нас отсталых. Дело в том, что мы никогда не шли вместе с другими народами, мы не принадлежали ни к одному из известных семейств человеческого рода, ни к Западу, ни к Востоку, и не имеем традиций ни того, ни другого. Мы стоим как бы вне времени», – писал русский мыслитель с ярко выраженным философским складом ума Пётр Яковлевич Чаадаев. Он подчёркивал, что наши воспоминания не идут далее вчерашнего дня; мы как бы чужие для себя самих. Мы растём, но не созреваем, мы продвигаемся вперёд, но по линии, не приводящей к цели. Мы существуем словно лишь для того, чтобы преподать великий урок миру.
Конечно, не пройдет без следа и то наставление, которое нам суждено дать, но кто знает день, когда мы вновь обретём себя среди человечества, и сколько бед испытаем мы до свершения наших судеб?
Шум же от первой – и единственной прижизненной – публикации Чаадаева был действительно большой. Герцен очень образно уподобил «Философическое письмо» выстрелу среди ночи. По свидетельству биографа М. Жихарева, никакое событие, не исключая и смерть Пушкина, не произвело такого впечатления: «Даже люди, никогда не занимавшиеся никаким литературным делом; круглые неучи; барыни, по степени интеллектуального развития мало чем разнившиеся от своих кухарок и прихвостниц; подьячие и чиновники, увязшие и потонувшие в казнокрадстве и взяточничестве; тугоумные, невежественные, полупомешанные святоши, изуверы или ханжи, поседевшие и одичалые в пьянстве, распутстве или суеверии; молодые отчизнолюбцы и старые патриоты – всё соединилось в одном общем вопле проклятия и презрения человеку, дерзнувшему оскорбить Россию».
Мысли Чаадаева о русской истории, о прошлом России выражены с глубокой болью, это крик отчаяния человека, любящего свою родину.
Я не научился любить свою родину с закрытыми глазами, с преклонённой головой, с запертыми устами. Я нахожу, что человек может быть полезен своей стране только в том случае, если ясно видит ее; я думаю, что время слепых влюблённостей прошло, что теперь мы прежде всего обязаны родине истиной.