– Илья! – громко представляется он.
– Папа Анастасии, – с безразличием произношу я, чувствуя его некоторое замешательство. Он обшаривает своими близко посаженными глазками с растерянным взглядом мою гостиную, явно ища предмет для замеса обоюдного, а следовательно, успешного знакомства со мной.
– Под потолок посмотри, – вдруг захотелось помочь мне ему.
– И правда, виноват, невнимателен, это ваши работы? – дивится он, рассматривая модели военных самолётов.
Я молчу, терпеливо слушаю придурка.
– Это же какой кропотливый труд! – фальшиво играя в восхищенье, восклицает он.
– А ты каким ремеслом владеешь? – подходя к камину, без интереса вопрошаю я.
– Я-то? – быстро переспрашивает он.
– Тупой, – расщепляя полено, отзываюсь я.
– Извините, что?
– Ой, вот что, чем занимаешься в жизни?
– Я дантист.
– Садист.
– Опять не расслышал вас.
– Садись, говорю, сейчас огонь оживлю, душевно пообщаемся, – скрипнув зубами я одарил его своей гримасной улыбкой, нарочно разученной перед зеркалом для таких, как этот.
Знаете, что меня более всего раздражает в людях? Их предсказуемость поведения. Они ведут себя шаблонно, под стать своим прапредкам. Ну что же это, в самом деле? К чему этот доморощенный театр? Я же не придаток памперса, а большой дядька и отчётливо понимаю, что этому мальчику, у которого нос пипочкой, я – личность – безразличен. Ему нужна только моя дочь. Дочь – моё вдохновенье, сила, смысл моей нелёгкой жизни. Та, ради которой я готов на любую высоту и на самое низменное падение, переходя крайности дозволенного социальными нормами… Я созидатель всего, что пойдёт ей во благо и уничтожитель того, что попытается встать на её пути, ибо нет в этом мирке ничего, что было бы мне настолько бесценно.
Огонь пылал. Размышляя, я метнул взгляд на гостя, затем в волны пламени. «Нет. Это слишком мелко, даже для него», – подумалось мне, и, потирая руки, я дружелюбно улыбаюсь в ответ на его зубоскальство.
– А можно полюбопытствовать? – обращается он ко мне.
Я сажусь в кресло напротив него, открываю бутылочку джина, жадно вдыхая ароматный жар плавленой древесной смолы.
Он, не дождавшись моего дозволения, глотает второе предложение, запивает моё угрюмое молчание в ответ на его голос коротким глотком доброго джина.
– Ты про меч хотел меня спросить? – будто переживая, что я так ничего и не ответил, внезапно оживился я.
Он кивает – и опять напротив меня эти обнажённые кривые, чужие зубы.
Своей угнетающей улыбкой он напоминает мне соседскую дворнягу, которая почти так же мне улыбнулась, когда я случайно наступил ей на её линяющий хвост.
Этот типоз всячески старается склонить меня к бестолковому разговору. Если бы были открыты жалюзи, он бы тему погоды не