– Не поеду! – девушка вытянулась в струнку: «В омут головой нырну, в инокини пойду, а ни за кого, окромя Матвея, вы меня не выдадите!»
– Поедешь!
– Не поеду!
– Кто куда не поедет? – на пороге горницы стоял Михайла Воронцов. Боярин недоуменно переводил взгляд с жены на дочь, что застыли друг напротив друга, ровно кошки перед дракой.
Семейный совет решили собрать на Воздвиженке, у Вельяминовых. Марью оставили дома, под присмотром Степана и строгим наказом, на двор ни ногой.
– Может, спосылать за Федосьей-то? – спросила Прасковья.
Федор помотал головой.
– В Москву ее тащить не след, еще рожать в дороге вздумает. Пусть сидит, где сидела, дитя бережет.
Прасковья вздохнула: «Без Феодосии крику здесь будет, не оберешься».
Федор Вельяминов смерил взглядом стоящего посреди крестовой палаты Матвея. Сын виноватым не выглядел, напротив, юноша вид имел дерзкий и заносчивый.
– Ум-то у тебя есть в голове, Матвей, иль лишился ты его? – устало спросил Федор: «Так девку ославить! Ей теперь взамуж ни за кого достойного не выйти».
– Дак, батюшка, для того и сговаривались мы, чтоб повенчаться…
– Сговаривались они! – Федор стукнул кулаком по столу, звякнула посуда: «Зелены вы еще, чтоб сговариваться без родительского благословения».
– Так дайте нам его, а с венчанием мы погодим, – откинул голову Матвей.
– Про Ивана Васильевича ты подумал? – Федор исподлобья взглянул на сына: «Как он посмотрит на свадьбу твою?»
– Но ты сам, батюшка, ближний боярин у царя, однако женат и потомства ожидаешь.
– Мне шестой десяток пошел, забыл? – подвинув к себе кувшин с квасом, Федор жадно отпил.
– Дак и я чем толкую, а вы меня не слушаете! – насупился Матвей: «С венчанием можно не торопиться. Войдем в возраст и повенчаемся».
– Три года, – отрубил молчавший доселе Михайла Воронцов.
– Что три года? – удивился Матвей.
– Три года ждать будете? – поинтересовался батюшка Марьи.
– Долгонько как-то, – недовольно протянул юноша.
– Ты, Матвей, совсем стыд потерял, – вскипел Федор: «Пьешь и шляешься невесть где, с девками срамными водишься, еще и девицу чистую вздумал опозорить!»
– Вот те крест, батюшка… – Матвей посмотрел отцу в глаза, – не трогал я Марью даже пальцем единым. И ежели придется венчания ждать, дак мы тоже друг друга не тронем.
– Ежели? – Михайло Воронцов размашистым шагом подошел к окну:
– Не ежели, а придется, Матвей. Ты посмотри на себя, взором пристальным. Какой отец за тебя дочь отдаст? Весь в перстнях, аки баба, волосы завитые, каблуки с вершок. Ты прости меня, Федор Васильевич, за такие слова, но молчать мне невмоготу, – Михайло тяжело вздохнул:
– Тебе, Матвей, шестнадцати годов не исполнилось, ты как есть дитя еще. Марья девка