Феодосия корчилась на лавке, прижатая к ней сильными руками ключницы Ульяны.
– Встать дай, – простонала она.
– Ты что, матушка-боярыня, нельзя вставать-то тебе.
– Открой окно, воздуха дай глотнуть!
– Дак мыльня, откель здесь окну взяться, – недоуменно отозвалась ключница: «Еще и ливень какой, гром с молниями. Ты дыши, продыхивай схватки-то, не сжимайся».
– Дышала бы, было б чем! – огрызнувшись, Феодосия взвизгнула. Боль раскаленным кольцом охватила поясницу.
– Матушка, тужит тебя… – Ульяна удерживала ее на лавке… – но ты терпи, потуги дело не быстрое. Поторопишься, дак порвешься вся, что сзади, что спереди.
– Как терпеть-то, когда боль такая! Ровно на дыбе вишу!
– Иисус терпел и нам велел, – наставительно сказала ключница: «Ева-то в райском саду согрешила, а нам за ее грех до скончания веков платить. Мужик утерся, да и в сторону, а нам страдать».
– Умру я, – пожаловалась Феодосия, – не снести боли такой.
– Все так говорят… – Ульяна вытерла залитое слезами лицо женщины, – однако опростаются и опять с мужьями живут. Наше дело бабское, рожать да кормить, другого не дадено.
На следующей потуге Феодосия поняла, что не знала доселе боли настоящей. Заглушая ее крики, над рекой били разряды грома.
Устроив Прасковью в возке, Федор сам сел за кучера. Он нахлестывал коней под кромешным ливнем: «Господи, дай только, чтобы живая осталась. Куда я без Федосьи-то, что я без нее делать буду!»
Федор матерился по-черному, то и дело выталкивая колеса возка, застревавшие в жирной московской грязи. Тяжело дыша, он вытирал забрызганное лицо рукавом кафтана:
– Нет мне жизни без Федосьи, Господи. Без упрямства ее окаянного, без учености, без взгляда, коим смотрит она на меня… – он вспомнил серые глаза, глядевшие на него, ровно нет никого другого на свете, вспомнил лукавую улыбку жены. Впереди, в стене ливня, показались ворота усадьбы: «Все будет хорошо, – сказал себе Федор, – Иисус и Божья Матерь не оставят нас своей заботой».
Соскочив на землю, подав руку Прасковье, Федор застыл, не обращая внимания на холодный дождь. Над мыльней поднимался столб дыма.
Очнувшись, Вельяминов заколотил в ворота. Отбросив с дороги слугу, Федор побежал через двор к мыльне. Прасковья поспешила следом.
Высадив ударом ноги дверь, боярин ворвался в низкую, застланную дымом комнатушку. Ключница Ульяна лежала на полу без памяти. Феодосия, упираясь руками в стену, постанывала сквозь зубы.
– Федосья! – бросился к ней Федор.
– Федя, – жена обмякла у него в руках: «Ты приехал…»
– Откуда дым-то? – потормошил ее Федор.
– Молния ударила, – с трудом проговорила Феодосия, не открывая глаз: «Вона в тот угол. Пожар занялся, Ульяна и сомлела. Я ничего, мне на ногах легче, не так болит».
– Ты, матушка опростаешься скоро, – Прасковья опустилась на колени: «Не торопись только, головка внизу.