Теперь он знает. А я даже не могу подойти к нему, сжать руку и сказать, что все-все понимаю. Потому что из моих уст это прозвучит как «я же тебя предупреждала».
Или у меня и по этому поводу тоже паранойя?
В какой-то момент зрелище всеобщего счастья (а также, я думаю, бесконечный гвалт) его достает. Он бросает мне поверх толпы красноречивый взгляд, строит шутливо-страдальческую гримасу – в какой мере она шутлива, лучше не задумываться, – и, на ходу доставая из кармана сигареты, движется к выходу. Я задерживаюсь еще на пару минут. Как раз начинается представление, детей рассадили на стулья, и под записанный на магнитофон вальс из «Щелкунчика» на середину фойе вытанцовывают четыре жалкие «Снежинки» – артистки кордебалета Большого, подзарабатывающие на корпоративном утреннике. Родители и няни отходят назад, пользуясь передышкой и возможностью чуть-чуть поболтать и перекусить: в дальнем от «сцены» конце фойе накрыты столы.
Я медленно пробираюсь сквозь родительскую массу к дверям, перебрасываясь с кем-то словом-другим. У меня есть план – вежливо потолкаться чуть-чуть, а потом присоединиться к Владу на улице.
Люба Быстрова перехватывает меня на самом краю толпы. Она высокая девушка, и видит сына даже отсюда, через людские головы, и я с одобрением отмечаю, что, даже разговаривая со мной, она время от времени бросает взгляд в его сторону. С ним все в порядке – он спокойно сидит, увлеченный незамысловатым представлением. Хорошая, заботливая мать. Я была такой же в свое время.
Какого же черта она меня так раздражает?
Мне в самом деле нужно озвучивать ответ на этот вопрос, или хватит уже лгать самой себе?
Усилием воли я заставляю идиотскую ревность замолчать и обращаю к Любе дружелюбное – я надеюсь! – лицо:
– Ох, ты меня поймала – а я-то надеялась незаметно сбежать.
Люба понимающе улыбается – у нее длинное, скульптурно вылепленное лицо, которое в минуты раздражения кажется мне лошадиным. Но следует быть объективной: она, вообще говоря, красивая девушка, с яркими глазами и эффектной гривой русых волос. И совсем не глупая – говорит, по крайней мере, разумно:
– Как я вас понимаю. Мне еще недавно такие сборища казались адом на земле. Да и сейчас, честно говоря, иногда удивляюсь – как я дошла до жизни такой?
Она смягчает свои слова улыбкой, и я невольно проникаюсь к ней теплотой.
– Ну вряд ли ты жалеешь. У тебя такой парень замечательный.
На щеках девушки появляется смущенный румянец:
– Боже упаси, конечно нет. Максим Иваныч – просто супер. Хотя все равно странно, как с появлением детей вся жизнь меняется… Странно, но мило, – помните,