Роман дернул себя, наверное, за нос, а может быть, за ухо, отвлекая от созерцания нервов ткани. Ветер, словно электрический ток. Белье. Белье. И мозг дергается в такт ему.
Он вышел и стоял в лифте, покуда лифт этот не был вызван, вошли девочка и женщина. Ехали вниз.
– Правда? ― спросила девочка.
– Правда, ― ответила женщина.
– А чем пекинес лучше?
– Люди копируют собак, Женечка. Все люди. А потом собаки копируют людей. Какую собаку ты выберешь, такой ты человек.
– А если собака?
– Почему.
– Она ведь может выбрать меня.
– Это если ты подберешь бездомную собачку. Если она к тебе попросится сама. Но если это будет большая собачка, ты не сможешь держать её дома. В частном доме собак держат во дворах, на дачах собаки служат, но в этом случае хозяин должен навещать дачу регулярно, потому что собачку надо кормить. Собачка, Женечка, похожа на человека. Как ты её кормишь, так она и служит. Но зато собачка честнее.
– Почему, теть Свет?
– Собачка не предает.
– А бывают такие собачки, которые предают?
– Нет, таких не бывает.
Ветер выскочил из-за реки и, облизывая углы многоэтажек, затрясся в стеклах. Полетел мусор. Покатились, словно живые организмы, окурки. И Роман вдруг понял, что понимает ― они катятся с настроением, и есть в этом какие-то резервы радости, молекулы тепла. Приехала мусоровозка. Начали загружать мусорные баки.
– Слышь, давай. А? А? Давай.
– Ровно, ровно давай!
Так переговарились рабочие в оранжевых жилетках. Должно быть, им нужно было чередовать мат с фильтрованным русским. Но Роман не обратил на это внимание. Он прошел к магазину, а там, за углом, пил пиво Клешнев ― почерневший, словно шахтер.
– Гэ. Гэ, ― икнул он, ― выпустили. Прикинь, прикрыли на протокол. Мать сдала, сука. Да я не обижаюсь. Ты, да зато отдохнул! Да футбол аж завтра. А я отдыхаю, да думаю про футбол. А мусор пришел, говорит, пиво ― ноль пять по две сотни. Я кричу ― слышь, ты лиходей. Но принес. Теперь, слышь, надо четыре сотни нести. В мусарню. За две бутылки.
Роман пожал плечами.
– Слышь, есть бабки?
– Нет, ― ответил Роман.
Он прошел сквозь магазин ― к противоположному выходу, а там уж, через два дома, стояло кафе, где он и выпил пива. Ему вдруг показалось, что Клешнев придет и сюда ― еще более черный, еще более безнадежный, человек, которого высушили. Но не жизнь высушила. Не известно, что именно.
В голове могут быть голоса. Нет источника. Просто так. Голоса. Если их трогает рука, то такая рука опухает. В преддверии странного газа, который пойдет из открытого крана в полость черепной коробки, уже что-то происходит. Но газ может заставить жизнь расшириться ― потому что и во вселенной что-то движется, красное смещение или же еще что-то. Не обязательно знать названия. Газ уже идет по трубам, хотя он еще далеко. Но вы представьте себе цунами. И вы стоите на берегу,